туман

А с моря под вечер к нам в город пришёл туман.
Пушистыми лапами улицы в плен забрал,
клубящимся маревом плотно укрыл лиман,
обрывками ваты повис на уступах скал.

В тоннелях аллей, как ленивый огромный спрут,
молочные рыхлые щупальца протянул.
И лодки-скамейки меж толстых стволов плывут,
бока защищая от призрачных стай акул.

Дома-островки утонули средь белой мглы,
слезами стекавшей с ветвей и покатых крыш.
Исчезли в нечёткости линии и углы,
рекламный неон и мигающий свет афиш.

Как будто рождённый в купели метаморфоз,
подобный спиралям далёких иных миров,
бесплотный и влажный, по городу полз и полз,
воруя и звуки, и краски, густой покров.

оттиски

Между пальцами кадры ускоренно — пёстрой лентой —
промелькнут, оставляя цепляющий, двадцать пятый.
Прокачайся на квестах, и — ходу на новый левел
так, чтоб пляжный песок брызнул веером из-под пяток.

Замусоленной карте известны чужие тайны.
Капитан, не робей! Ждёт, скучая, укромный остров,
где туманы вечерние в лунной лагуне тают,
и лет сто догнивает пиратского шлюпа остов.

Зажигает огонь на закате седой смотритель,
семафорящий луч маяка разрезает волны.
Опускаясь на дно, паутина из светлых нитей
в беломраморный дремлющий город приводит полночь,

и дельфиньи молитвы теряются в древнем храме,
и забытые боги выходят послушать звёзды.
Корабли-переростки — ожившие оригами —
на турбины бессонно мотают морские вёрсты.

Горизонт подмигнёт, по бортам растекаясь ало,
оставляя на откуп героям сценарий сказки.
Только в Грея бродяжного верить Ассоль устала,
в миражах и мечтах, как пчела в янтаре, увязла.

Параллели кольцуются, землю вращает вечность,
трое читеров старых сплетают и режут пряжу.
Но однажды случится: в обычный дождливый вечер
постучится в окошко — game over — игрок отважный.

***

когда в тумане - это здорово...
пусть далеко до очевидности,
тут у зверюшек с разным норовом
нет антипатий и конфликтности...
здесь все добры и улыбаются,
друг друга угощают коржиком…
в тумане лошади – красавицы,
и симпатяги - злые ежики…
слышны «спасибо» и «пожалуйста»,
ни одного словечка бранного...
вдруг тумаков потом навалится,
кто знает, что там за туманами...

Инвариантность

Как сохранить былое ни стараешься,
Нет постоянства в облике бредущего.
Уходишь — и в тумане растворяешься
Ещё не различимого грядущего.

Оглянешься — ни облика, ни облака,
Лишь пелена колышемая серая.
Почувствуешь себя с любовью об руку,
И вновь идёшь с надеждой и верою.

Застыть столпом, вернуться — не получится.
Ни Лотом не вернёшься вспять, ни Каином.
Галоша-старость шлёпает по лужицам,
Они в тумане вовсе беззеркальные.

Зайдёшь в пивную — странно, но туманами
Не забелило напрочь здешней вывески.
Который век за здешней мутной рамою
Торгуют счастьем — в розлив ли, на вынос ли.

Утешишься таранькой и пивасиком.
И вдруг, когда всё выпито и скушано,
Услышишь смех — там прыгают по классикам:
По Чехову, Тургеневу и Пушкину.

В цветастый ситчик самой малой малости
Одевшись, недоступная для зрения,
Там, где-то рядом, за бельмом туманности —
Инвариантность солнечного времени.

Лента Мёбиуса

В кисельных снах молочного тумана
Вчерашний мир недвижен, тих и хмур.
Стоят без дела башенные краны.
Стоят на трассах вереницы фур.

Стоят дома в шеренгах цвета хаки,
Ширинки подворотен застегнув.
Не лают осторожные собаки.
В ветвях не точит ворон острый клюв.

На тротуарах ни души прохожей.
Туманной мыслью скованы слова.
Сырое небо ощущая кожей,
Притихли и деревья, и трава.

Лишь желтизною тлеющие окна
О жизни наворачивают мысль
Воздушноватой, волокнистой, мокрой
И вязкой массой, вытекая из

Комков-желтков неразличимых комнат,
Зародышей невоплощённых птиц.
Но отойди — они в тумане тонут,
Подобно фото позабытых лиц.

И некого совсем винить за это.
Реальность погружая в наши сны,
Туман ползёт, как Мёбиуса лента,
Всё так же бел с обратной стороны.

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

***

когда в тумане - это здорово...
пусть далеко до очевидности,
тут у зверюшек с разным норовом
нет антипатий и конфликтности...
здесь все добры и улыбаются,
друг друга угощают коржиком…
в тумане лошади – красавицы,
и симпатяги - злые ежики…
слышны «спасибо» и «пожалуйста»,
ни одного словечка бранного...
вдруг тумаков потом навалится,
кто знает, что там за туманами...

Лента Мёбиуса

В кисельных снах молочного тумана
Вчерашний мир недвижен, тих и хмур.
Стоят без дела башенные краны.
Стоят на трассах вереницы фур.

Стоят дома в шеренгах цвета хаки,
Ширинки подворотен застегнув.
Не лают осторожные собаки.
В ветвях не точит ворон острый клюв.

На тротуарах ни души прохожей.
Туманной мыслью скованы слова.
Сырое небо ощущая кожей,
Притихли и деревья, и трава.

Лишь желтизною тлеющие окна
О жизни наворачивают мысль
Воздушноватой, волокнистой, мокрой
И вязкой массой, вытекая из

Комков-желтков неразличимых комнат,
Зародышей невоплощённых птиц.
Но отойди — они в тумане тонут,
Подобно фото позабытых лиц.

И некого совсем винить за это.
Реальность погружая в наши сны,
Туман ползёт, как Мёбиуса лента,
Всё так же бел с обратной стороны.

Перехожий человек

Вырезаю из суфле тумана
Профиль чуть ссутуленной судьбы.
Жизнь, не прибавляючи ума нам,
Ставит ад безумья на дыбы.
Для начала — волос ставит дыбом,
Тот, что прикрывал стыдливо плешь,
И, бросая в пасть туманным рыбам,
Говорит: они тебя могли бы,
Так что ты их без сомнений ешь!

Так идёшь до ратуши, до мола,
Там, где море ткётся в задник сна,
Где маяк мерцающий комоло
Подпирает всё, что сверху на
Выстывшем, невидимом, белёсом,
Въевшемся — попробуй, удали!
Всякий путь пересекая косо,
Время изгибается вопросом,
Стрелкой с циферблата у Дали.

Шьёшь обратный путь, откроешь Даля —
Тоже ведь для разума игла!
С берега поскрипывают тали,
Порт накрыла розовая мгла:
Кровь, должно быть. Раздавил ли Ноя
Мир — новопостроенный ковчег?
"Что за гадость ваше заливное!" —
Рек в таверне, сев ко мне спиною,
Добрый перехожий человек...

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

***

Я "туманный" чичероне.
Друг тумана- градокрада.
Дни в его слепом полоне,
Как веселье маскарада.
Только выйдет на охоту -
Белый сумрак беспощаден.
Ну а городу в охоту.
Город грезит быть украден.
Но не бойтесь, в гулком эхе
между призрачных колоссов,
Рад я выпавшей  потехе,
Проведу вас без вопросов.
Из под ног  взметнется  птица,
Не жалея мокрых перьев,
И в тумане растворится
Чародейством, суеверьем.
Я по призракам бульваров,
Набережных, закоулков,
По молочным тротуарам,
Поведу вас на  прогулку.
Всё известно мне до шага,
Всё от запаха до звука.
Сквозь рассеянную влагу
В белом облаке испуга
Проведу вас за собою,
Абрис храма вы узрите.
Он свечою восковою
И в тумане будет виден.
Сизый воск  в пространстве виснет
Расползаясь жирно, густо.
Растушевывает  мысли,
Растушевывает чувства.
Доверяйте страхи ваши
Прогонять их  не устану.
Я слепой и мне не страшно
В царстве стылого тумана. .

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

оттиски

Между пальцами кадры ускоренно — пёстрой лентой —
промелькнут, оставляя цепляющий, двадцать пятый.
Прокачайся на квестах, и — ходу на новый левел
так, чтоб пляжный песок брызнул веером из-под пяток.

Замусоленной карте известны чужие тайны.
Капитан, не робей! Ждёт, скучая, укромный остров,
где туманы вечерние в лунной лагуне тают,
и лет сто догнивает пиратского шлюпа остов.

Зажигает огонь на закате седой смотритель,
семафорящий луч маяка разрезает волны.
Опускаясь на дно, паутина из светлых нитей
в беломраморный дремлющий город приводит полночь,

и дельфиньи молитвы теряются в древнем храме,
и забытые боги выходят послушать звёзды.
Корабли-переростки — ожившие оригами —
на турбины бессонно мотают морские вёрсты.

Горизонт подмигнёт, по бортам растекаясь ало,
оставляя на откуп героям сценарий сказки.
Только в Грея бродяжного верить Ассоль устала,
в миражах и мечтах, как пчела в янтаре, увязла.

Параллели кольцуются, землю вращает вечность,
трое читеров старых сплетают и режут пряжу.
Но однажды случится: в обычный дождливый вечер
постучится в окошко — game over — игрок отважный.

Инвариантность

Как сохранить былое ни стараешься,
Нет постоянства в облике бредущего.
Уходишь — и в тумане растворяешься
Ещё не различимого грядущего.

Оглянешься — ни облика, ни облака,
Лишь пелена колышемая серая.
Почувствуешь себя с любовью об руку,
И вновь идёшь с надеждой и верою.

Застыть столпом, вернуться — не получится.
Ни Лотом не вернёшься вспять, ни Каином.
Галоша-старость шлёпает по лужицам,
Они в тумане вовсе беззеркальные.

Зайдёшь в пивную — странно, но туманами
Не забелило напрочь здешней вывески.
Который век за здешней мутной рамою
Торгуют счастьем — в розлив ли, на вынос ли.

Утешишься таранькой и пивасиком.
И вдруг, когда всё выпито и скушано,
Услышишь смех — там прыгают по классикам:
По Чехову, Тургеневу и Пушкину.

В цветастый ситчик самой малой малости
Одевшись, недоступная для зрения,
Там, где-то рядом, за бельмом туманности —
Инвариантность солнечного времени.

Лента Мёбиуса

В кисельных снах молочного тумана
Вчерашний мир недвижен, тих и хмур.
Стоят без дела башенные краны.
Стоят на трассах вереницы фур.

Стоят дома в шеренгах цвета хаки,
Ширинки подворотен застегнув.
Не лают осторожные собаки.
В ветвях не точит ворон острый клюв.

На тротуарах ни души прохожей.
Туманной мыслью скованы слова.
Сырое небо ощущая кожей,
Притихли и деревья, и трава.

Лишь желтизною тлеющие окна
О жизни наворачивают мысль
Воздушноватой, волокнистой, мокрой
И вязкой массой, вытекая из

Комков-желтков неразличимых комнат,
Зародышей невоплощённых птиц.
Но отойди — они в тумане тонут,
Подобно фото позабытых лиц.

И некого совсем винить за это.
Реальность погружая в наши сны,
Туман ползёт, как Мёбиуса лента,
Всё так же бел с обратной стороны.

Перехожий человек

Вырезаю из суфле тумана
Профиль чуть ссутуленной судьбы.
Жизнь, не прибавляючи ума нам,
Ставит ад безумья на дыбы.
Для начала — волос ставит дыбом,
Тот, что прикрывал стыдливо плешь,
И, бросая в пасть туманным рыбам,
Говорит: они тебя могли бы,
Так что ты их без сомнений ешь!

Так идёшь до ратуши, до мола,
Там, где море ткётся в задник сна,
Где маяк мерцающий комоло
Подпирает всё, что сверху на
Выстывшем, невидимом, белёсом,
Въевшемся — попробуй, удали!
Всякий путь пересекая косо,
Время изгибается вопросом,
Стрелкой с циферблата у Дали.

Шьёшь обратный путь, откроешь Даля —
Тоже ведь для разума игла!
С берега поскрипывают тали,
Порт накрыла розовая мгла:
Кровь, должно быть. Раздавил ли Ноя
Мир — новопостроенный ковчег?
"Что за гадость ваше заливное!" —
Рек в таверне, сев ко мне спиною,
Добрый перехожий человек...

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

***

Пришла пора весь день читать,
Не слишком налегать на кофе
И мыслями о катастрофе
Мятежный ум не занимать.

Слепой, густой и неподвижный
Под окнами висит туман
И в нем туннели тут и там
На пол часа, для тех, кто вышел.

Но я в туман не выхожу.
И электричеством горящим
Себя утешив в настоящем,
Не сильно прошлого стыжусь.

Привык ложиться рано спать,
Себя частенько забывая
И этот город узнавая,
В своих стремлениях, понять

Всё лабиринты анфилад
Своей судьбы в тумане жизни,
В которой мне, моей Отчизной
Увы, заказан путь назад.

***

Я "туманный" чичероне.
Друг тумана- градокрада.
Дни в его слепом полоне,
Как веселье маскарада.
Только выйдет на охоту -
Белый сумрак беспощаден.
Ну а городу в охоту.
Город грезит быть украден.
Но не бойтесь, в гулком эхе
между призрачных колоссов,
Рад я выпавшей  потехе,
Проведу вас без вопросов.
Из под ног  взметнется  птица,
Не жалея мокрых перьев,
И в тумане растворится
Чародейством, суеверьем.
Я по призракам бульваров,
Набережных, закоулков,
По молочным тротуарам,
Поведу вас на  прогулку.
Всё известно мне до шага,
Всё от запаха до звука.
Сквозь рассеянную влагу
В белом облаке испуга
Проведу вас за собою,
Абрис храма вы узрите.
Он свечою восковою
И в тумане будет виден.
Сизый воск  в пространстве виснет
Расползаясь жирно, густо.
Растушевывает  мысли,
Растушевывает чувства.
Доверяйте страхи ваши
Прогонять их  не устану.
Я слепой и мне не страшно
В царстве стылого тумана. .

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

Инвариантность

Как сохранить былое ни стараешься,
Нет постоянства в облике бредущего.
Уходишь — и в тумане растворяешься
Ещё не различимого грядущего.

Оглянешься — ни облика, ни облака,
Лишь пелена колышемая серая.
Почувствуешь себя с любовью об руку,
И вновь идёшь с надеждой и верою.

Застыть столпом, вернуться — не получится.
Ни Лотом не вернёшься вспять, ни Каином.
Галоша-старость шлёпает по лужицам,
Они в тумане вовсе беззеркальные.

Зайдёшь в пивную — странно, но туманами
Не забелило напрочь здешней вывески.
Который век за здешней мутной рамою
Торгуют счастьем — в розлив ли, на вынос ли.

Утешишься таранькой и пивасиком.
И вдруг, когда всё выпито и скушано,
Услышишь смех — там прыгают по классикам:
По Чехову, Тургеневу и Пушкину.

В цветастый ситчик самой малой малости
Одевшись, недоступная для зрения,
Там, где-то рядом, за бельмом туманности —
Инвариантность солнечного времени.

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

стихи, которых нет

Туман в Венеции. Ночь жёлтых фонарей,
В солёных облаках, спустившихся на город.
Венецианский Лев — озяб и отсырел,
Спит, как облезлый кот, на каменной опоре.
Чуть плещется волна в осиновый причал,
Под перестук гондол, рассказывая сказки,
Как позабытый Дож гуляет по ночам
В непроницаемой, к лицу приросшей маске.
Заходит в Флориан, пить кофе прежних дней,
Беседует, порой, с ушедшим в ночь поэтом.
И слушают стихи, стихи, которых нет,
Туман и старый Дож до самого рассвета.

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

***

Пришла пора весь день читать,
Не слишком налегать на кофе
И мыслями о катастрофе
Мятежный ум не занимать.

Слепой, густой и неподвижный
Под окнами висит туман
И в нем туннели тут и там
На пол часа, для тех, кто вышел.

Но я в туман не выхожу.
И электричеством горящим
Себя утешив в настоящем,
Не сильно прошлого стыжусь.

Привык ложиться рано спать,
Себя частенько забывая
И этот город узнавая,
В своих стремлениях, понять

Всё лабиринты анфилад
Своей судьбы в тумане жизни,
В которой мне, моей Отчизной
Увы, заказан путь назад.

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

Лента Мёбиуса

В кисельных снах молочного тумана
Вчерашний мир недвижен, тих и хмур.
Стоят без дела башенные краны.
Стоят на трассах вереницы фур.

Стоят дома в шеренгах цвета хаки,
Ширинки подворотен застегнув.
Не лают осторожные собаки.
В ветвях не точит ворон острый клюв.

На тротуарах ни души прохожей.
Туманной мыслью скованы слова.
Сырое небо ощущая кожей,
Притихли и деревья, и трава.

Лишь желтизною тлеющие окна
О жизни наворачивают мысль
Воздушноватой, волокнистой, мокрой
И вязкой массой, вытекая из

Комков-желтков неразличимых комнат,
Зародышей невоплощённых птиц.
Но отойди — они в тумане тонут,
Подобно фото позабытых лиц.

И некого совсем винить за это.
Реальность погружая в наши сны,
Туман ползёт, как Мёбиуса лента,
Всё так же бел с обратной стороны.

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

стихи, которых нет

Туман в Венеции. Ночь жёлтых фонарей,
В солёных облаках, спустившихся на город.
Венецианский Лев — озяб и отсырел,
Спит, как облезлый кот, на каменной опоре.
Чуть плещется волна в осиновый причал,
Под перестук гондол, рассказывая сказки,
Как позабытый Дож гуляет по ночам
В непроницаемой, к лицу приросшей маске.
Заходит в Флориан, пить кофе прежних дней,
Беседует, порой, с ушедшим в ночь поэтом.
И слушают стихи, стихи, которых нет,
Туман и старый Дож до самого рассвета.

Над Венецией дождь

Над Венецией дождь. Не поют гондольеры.
Надувается ветром пёстрый парус плащей.
И замазанный Дож просит выкрасить в белый
Зачернённый квадрат — он оплатит ущерб.
Море гонит волну на брусчатую площадь,
Мокнет купол Сан-Марко, раскрываясь зонтом,
И вздыхающий мост небо косо полощет...
Чёрный кофе в Венеции, вперемешку с дождём.

туман

А с моря под вечер к нам в город пришёл туман.
Пушистыми лапами улицы в плен забрал,
клубящимся маревом плотно укрыл лиман,
обрывками ваты повис на уступах скал.

В тоннелях аллей, как ленивый огромный спрут,
молочные рыхлые щупальца протянул.
И лодки-скамейки меж толстых стволов плывут,
бока защищая от призрачных стай акул.

Дома-островки утонули средь белой мглы,
слезами стекавшей с ветвей и покатых крыш.
Исчезли в нечёткости линии и углы,
рекламный неон и мигающий свет афиш.

Как будто рождённый в купели метаморфоз,
подобный спиралям далёких иных миров,
бесплотный и влажный, по городу полз и полз,
воруя и звуки, и краски, густой покров.

Перехожий человек

Вырезаю из суфле тумана
Профиль чуть ссутуленной судьбы.
Жизнь, не прибавляючи ума нам,
Ставит ад безумья на дыбы.
Для начала — волос ставит дыбом,
Тот, что прикрывал стыдливо плешь,
И, бросая в пасть туманным рыбам,
Говорит: они тебя могли бы,
Так что ты их без сомнений ешь!

Так идёшь до ратуши, до мола,
Там, где море ткётся в задник сна,
Где маяк мерцающий комоло
Подпирает всё, что сверху на
Выстывшем, невидимом, белёсом,
Въевшемся — попробуй, удали!
Всякий путь пересекая косо,
Время изгибается вопросом,
Стрелкой с циферблата у Дали.

Шьёшь обратный путь, откроешь Даля —
Тоже ведь для разума игла!
С берега поскрипывают тали,
Порт накрыла розовая мгла:
Кровь, должно быть. Раздавил ли Ноя
Мир — новопостроенный ковчег?
"Что за гадость ваше заливное!" —
Рек в таверне, сев ко мне спиною,
Добрый перехожий человек...

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

Над Венецией дождь

Над Венецией дождь. Не поют гондольеры.
Надувается ветром пёстрый парус плащей.
И замазанный Дож просит выкрасить в белый
Зачернённый квадрат — он оплатит ущерб.
Море гонит волну на брусчатую площадь,
Мокнет купол Сан-Марко, раскрываясь зонтом,
И вздыхающий мост небо косо полощет...
Чёрный кофе в Венеции, вперемешку с дождём.

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

***

Пришла пора весь день читать,
Не слишком налегать на кофе
И мыслями о катастрофе
Мятежный ум не занимать.

Слепой, густой и неподвижный
Под окнами висит туман
И в нем туннели тут и там
На пол часа, для тех, кто вышел.

Но я в туман не выхожу.
И электричеством горящим
Себя утешив в настоящем,
Не сильно прошлого стыжусь.

Привык ложиться рано спать,
Себя частенько забывая
И этот город узнавая,
В своих стремлениях, понять

Всё лабиринты анфилад
Своей судьбы в тумане жизни,
В которой мне, моей Отчизной
Увы, заказан путь назад.

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

оттиски

Между пальцами кадры ускоренно — пёстрой лентой —
промелькнут, оставляя цепляющий, двадцать пятый.
Прокачайся на квестах, и — ходу на новый левел
так, чтоб пляжный песок брызнул веером из-под пяток.

Замусоленной карте известны чужие тайны.
Капитан, не робей! Ждёт, скучая, укромный остров,
где туманы вечерние в лунной лагуне тают,
и лет сто догнивает пиратского шлюпа остов.

Зажигает огонь на закате седой смотритель,
семафорящий луч маяка разрезает волны.
Опускаясь на дно, паутина из светлых нитей
в беломраморный дремлющий город приводит полночь,

и дельфиньи молитвы теряются в древнем храме,
и забытые боги выходят послушать звёзды.
Корабли-переростки — ожившие оригами —
на турбины бессонно мотают морские вёрсты.

Горизонт подмигнёт, по бортам растекаясь ало,
оставляя на откуп героям сценарий сказки.
Только в Грея бродяжного верить Ассоль устала,
в миражах и мечтах, как пчела в янтаре, увязла.

Параллели кольцуются, землю вращает вечность,
трое читеров старых сплетают и режут пряжу.
Но однажды случится: в обычный дождливый вечер
постучится в окошко — game over — игрок отважный.

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

стихи, которых нет

Туман в Венеции. Ночь жёлтых фонарей,
В солёных облаках, спустившихся на город.
Венецианский Лев — озяб и отсырел,
Спит, как облезлый кот, на каменной опоре.
Чуть плещется волна в осиновый причал,
Под перестук гондол, рассказывая сказки,
Как позабытый Дож гуляет по ночам
В непроницаемой, к лицу приросшей маске.
Заходит в Флориан, пить кофе прежних дней,
Беседует, порой, с ушедшим в ночь поэтом.
И слушают стихи, стихи, которых нет,
Туман и старый Дож до самого рассвета.

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

туман

А с моря под вечер к нам в город пришёл туман.
Пушистыми лапами улицы в плен забрал,
клубящимся маревом плотно укрыл лиман,
обрывками ваты повис на уступах скал.

В тоннелях аллей, как ленивый огромный спрут,
молочные рыхлые щупальца протянул.
И лодки-скамейки меж толстых стволов плывут,
бока защищая от призрачных стай акул.

Дома-островки утонули средь белой мглы,
слезами стекавшей с ветвей и покатых крыш.
Исчезли в нечёткости линии и углы,
рекламный неон и мигающий свет афиш.

Как будто рождённый в купели метаморфоз,
подобный спиралям далёких иных миров,
бесплотный и влажный, по городу полз и полз,
воруя и звуки, и краски, густой покров.

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

стихи, которых нет

Туман в Венеции. Ночь жёлтых фонарей,
В солёных облаках, спустившихся на город.
Венецианский Лев — озяб и отсырел,
Спит, как облезлый кот, на каменной опоре.
Чуть плещется волна в осиновый причал,
Под перестук гондол, рассказывая сказки,
Как позабытый Дож гуляет по ночам
В непроницаемой, к лицу приросшей маске.
Заходит в Флориан, пить кофе прежних дней,
Беседует, порой, с ушедшим в ночь поэтом.
И слушают стихи, стихи, которых нет,
Туман и старый Дож до самого рассвета.

Над Венецией дождь

Над Венецией дождь. Не поют гондольеры.
Надувается ветром пёстрый парус плащей.
И замазанный Дож просит выкрасить в белый
Зачернённый квадрат — он оплатит ущерб.
Море гонит волну на брусчатую площадь,
Мокнет купол Сан-Марко, раскрываясь зонтом,
И вздыхающий мост небо косо полощет...
Чёрный кофе в Венеции, вперемешку с дождём.

***

Пришла пора весь день читать,
Не слишком налегать на кофе
И мыслями о катастрофе
Мятежный ум не занимать.

Слепой, густой и неподвижный
Под окнами висит туман
И в нем туннели тут и там
На пол часа, для тех, кто вышел.

Но я в туман не выхожу.
И электричеством горящим
Себя утешив в настоящем,
Не сильно прошлого стыжусь.

Привык ложиться рано спать,
Себя частенько забывая
И этот город узнавая,
В своих стремлениях, понять

Всё лабиринты анфилад
Своей судьбы в тумане жизни,
В которой мне, моей Отчизной
Увы, заказан путь назад.

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

туман

А с моря под вечер к нам в город пришёл туман.
Пушистыми лапами улицы в плен забрал,
клубящимся маревом плотно укрыл лиман,
обрывками ваты повис на уступах скал.

В тоннелях аллей, как ленивый огромный спрут,
молочные рыхлые щупальца протянул.
И лодки-скамейки меж толстых стволов плывут,
бока защищая от призрачных стай акул.

Дома-островки утонули средь белой мглы,
слезами стекавшей с ветвей и покатых крыш.
Исчезли в нечёткости линии и углы,
рекламный неон и мигающий свет афиш.

Как будто рождённый в купели метаморфоз,
подобный спиралям далёких иных миров,
бесплотный и влажный, по городу полз и полз,
воруя и звуки, и краски, густой покров.

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

стихи, которых нет

Туман в Венеции. Ночь жёлтых фонарей,
В солёных облаках, спустившихся на город.
Венецианский Лев — озяб и отсырел,
Спит, как облезлый кот, на каменной опоре.
Чуть плещется волна в осиновый причал,
Под перестук гондол, рассказывая сказки,
Как позабытый Дож гуляет по ночам
В непроницаемой, к лицу приросшей маске.
Заходит в Флориан, пить кофе прежних дней,
Беседует, порой, с ушедшим в ночь поэтом.
И слушают стихи, стихи, которых нет,
Туман и старый Дож до самого рассвета.

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

потуманноё:

"неясный свет октябрьской зари
не заполняет мерзлые предместья,
и все ползет по фабрикам туман,
еще не прояснившимся умам
мерещатся последние известья"
Иосиф Ал. Бродский/ «Шествие»

"крылом тумана гений места
до дна смешал былых дней вести
воск поминаний выправив легко
от тщания заблудшей мести"
С.Че/ «туманизмъ»

~~~~~
Как водится, Северный "Веденец славный" приводной природой подвержен различного рода туманам сезонным:
счастливым весенним нечастым,
несчастным смоглистым предзимним и
мертвенно-зябким, приснежный разбег эстакад оседлавшим дырявой блокадной завесой.
Когда "над Кронштадтом туман"* приглушающий не обходимый на рейде слепом корабли застывают.
Туманы, бывает, неслышно на город садятся ночами, на пару со снами блуждая,
заходят вечерне нечёсаными полосами с Маркизовой лужи,
вьют коконы съёжась над лёдной от Ладоги лентой Невы по апрелю и в мае, — по личному опыту ведаю-знаю.:
Внезапно подсолнечным утром, ну, чуть ли не жарким, апреля, сменившим вчерашнее царство борея, река невидимкой [в компании с Троицким Кировским (Троицким снова) мостом] под искристой сверкающе чистой завесой (снаружи), в приземистом саване облака мокрого воздуха плоти, в дыхания трудной молочной аморфности, зимней трескучести эхо выносит к заливу.
А ниже течением полуневидимый мост (Николаевский Шмидта и вновь Благовещенский), выход на остров Лосиный (Васильевский ныне) прорезавший треками славных частиц от теней безнадежно знакомых насквозь пробродивших свои пузырьковые камеры текстов болезных**, прошествовавших по зигзагам небывшего очередью городских сумасшедших, при солнечном свете незримо уходит куда-то исходом возвышнено: может на "ЛГУшную" набережную [где нынче взрывают, а в те времена её так обзывали-дразнили], а может к Смоленскому кладбищу Ксении, или ’фасад темно-синий’ сыскав за рекой... Будто квестик какой-никакой в отновлённых трущобах, влинеенных в жёсткий ландшафт городской.
Или в мае, когда бесконечный закат зеленеет в Неве под Литейным, а ночью безтранспортно послеразводно у Лавры и славы кладбища под серым туманом - слепым колпаком навигация встала, бродить в соловьях по придуманному через сна невозвратного пену, легко вспотыкаясь корнями бестравного тлена в лихих первоцветов любовных прострелах. И жить, то есть ждать
(на застиранной скатерти точек и клякс невозврата
с туманного опыта умором философея)
_______
~~~~~
*_в 60-х у нечеховского С.Беликова "Над Кронштадтом туман, В синей дымке дома, А вокруг тишина, Тишина, да огни маяков." [с маяками это скрозь туман-то..?? :) Ей бо: даж старика Толбухина не углядишь]
**_см. Ольга Р. Демидова: Антропология петербургского тумана. «История повседневности», № 2 (10) /2019; СПб, 2019: С. 8 - 19.
===

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

туман

А с моря под вечер к нам в город пришёл туман.
Пушистыми лапами улицы в плен забрал,
клубящимся маревом плотно укрыл лиман,
обрывками ваты повис на уступах скал.

В тоннелях аллей, как ленивый огромный спрут,
молочные рыхлые щупальца протянул.
И лодки-скамейки меж толстых стволов плывут,
бока защищая от призрачных стай акул.

Дома-островки утонули средь белой мглы,
слезами стекавшей с ветвей и покатых крыш.
Исчезли в нечёткости линии и углы,
рекламный неон и мигающий свет афиш.

Как будто рождённый в купели метаморфоз,
подобный спиралям далёких иных миров,
бесплотный и влажный, по городу полз и полз,
воруя и звуки, и краски, густой покров.

оттиски

Между пальцами кадры ускоренно — пёстрой лентой —
промелькнут, оставляя цепляющий, двадцать пятый.
Прокачайся на квестах, и — ходу на новый левел
так, чтоб пляжный песок брызнул веером из-под пяток.

Замусоленной карте известны чужие тайны.
Капитан, не робей! Ждёт, скучая, укромный остров,
где туманы вечерние в лунной лагуне тают,
и лет сто догнивает пиратского шлюпа остов.

Зажигает огонь на закате седой смотритель,
семафорящий луч маяка разрезает волны.
Опускаясь на дно, паутина из светлых нитей
в беломраморный дремлющий город приводит полночь,

и дельфиньи молитвы теряются в древнем храме,
и забытые боги выходят послушать звёзды.
Корабли-переростки — ожившие оригами —
на турбины бессонно мотают морские вёрсты.

Горизонт подмигнёт, по бортам растекаясь ало,
оставляя на откуп героям сценарий сказки.
Только в Грея бродяжного верить Ассоль устала,
в миражах и мечтах, как пчела в янтаре, увязла.

Параллели кольцуются, землю вращает вечность,
трое читеров старых сплетают и режут пряжу.
Но однажды случится: в обычный дождливый вечер
постучится в окошко — game over — игрок отважный.

Инвариантность

Как сохранить былое ни стараешься,
Нет постоянства в облике бредущего.
Уходишь — и в тумане растворяешься
Ещё не различимого грядущего.

Оглянешься — ни облика, ни облака,
Лишь пелена колышемая серая.
Почувствуешь себя с любовью об руку,
И вновь идёшь с надеждой и верою.

Застыть столпом, вернуться — не получится.
Ни Лотом не вернёшься вспять, ни Каином.
Галоша-старость шлёпает по лужицам,
Они в тумане вовсе беззеркальные.

Зайдёшь в пивную — странно, но туманами
Не забелило напрочь здешней вывески.
Который век за здешней мутной рамою
Торгуют счастьем — в розлив ли, на вынос ли.

Утешишься таранькой и пивасиком.
И вдруг, когда всё выпито и скушано,
Услышишь смех — там прыгают по классикам:
По Чехову, Тургеневу и Пушкину.

В цветастый ситчик самой малой малости
Одевшись, недоступная для зрения,
Там, где-то рядом, за бельмом туманности —
Инвариантность солнечного времени.

Лента Мёбиуса

В кисельных снах молочного тумана
Вчерашний мир недвижен, тих и хмур.
Стоят без дела башенные краны.
Стоят на трассах вереницы фур.

Стоят дома в шеренгах цвета хаки,
Ширинки подворотен застегнув.
Не лают осторожные собаки.
В ветвях не точит ворон острый клюв.

На тротуарах ни души прохожей.
Туманной мыслью скованы слова.
Сырое небо ощущая кожей,
Притихли и деревья, и трава.

Лишь желтизною тлеющие окна
О жизни наворачивают мысль
Воздушноватой, волокнистой, мокрой
И вязкой массой, вытекая из

Комков-желтков неразличимых комнат,
Зародышей невоплощённых птиц.
Но отойди — они в тумане тонут,
Подобно фото позабытых лиц.

И некого совсем винить за это.
Реальность погружая в наши сны,
Туман ползёт, как Мёбиуса лента,
Всё так же бел с обратной стороны.

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

***

Я "туманный" чичероне.
Друг тумана- градокрада.
Дни в его слепом полоне,
Как веселье маскарада.
Только выйдет на охоту -
Белый сумрак беспощаден.
Ну а городу в охоту.
Город грезит быть украден.
Но не бойтесь, в гулком эхе
между призрачных колоссов,
Рад я выпавшей  потехе,
Проведу вас без вопросов.
Из под ног  взметнется  птица,
Не жалея мокрых перьев,
И в тумане растворится
Чародейством, суеверьем.
Я по призракам бульваров,
Набережных, закоулков,
По молочным тротуарам,
Поведу вас на  прогулку.
Всё известно мне до шага,
Всё от запаха до звука.
Сквозь рассеянную влагу
В белом облаке испуга
Проведу вас за собою,
Абрис храма вы узрите.
Он свечою восковою
И в тумане будет виден.
Сизый воск  в пространстве виснет
Расползаясь жирно, густо.
Растушевывает  мысли,
Растушевывает чувства.
Доверяйте страхи ваши
Прогонять их  не устану.
Я слепой и мне не страшно
В царстве стылого тумана. .

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

туман

А с моря под вечер к нам в город пришёл туман.
Пушистыми лапами улицы в плен забрал,
клубящимся маревом плотно укрыл лиман,
обрывками ваты повис на уступах скал.

В тоннелях аллей, как ленивый огромный спрут,
молочные рыхлые щупальца протянул.
И лодки-скамейки меж толстых стволов плывут,
бока защищая от призрачных стай акул.

Дома-островки утонули средь белой мглы,
слезами стекавшей с ветвей и покатых крыш.
Исчезли в нечёткости линии и углы,
рекламный неон и мигающий свет афиш.

Как будто рождённый в купели метаморфоз,
подобный спиралям далёких иных миров,
бесплотный и влажный, по городу полз и полз,
воруя и звуки, и краски, густой покров.

оттиски

Между пальцами кадры ускоренно — пёстрой лентой —
промелькнут, оставляя цепляющий, двадцать пятый.
Прокачайся на квестах, и — ходу на новый левел
так, чтоб пляжный песок брызнул веером из-под пяток.

Замусоленной карте известны чужие тайны.
Капитан, не робей! Ждёт, скучая, укромный остров,
где туманы вечерние в лунной лагуне тают,
и лет сто догнивает пиратского шлюпа остов.

Зажигает огонь на закате седой смотритель,
семафорящий луч маяка разрезает волны.
Опускаясь на дно, паутина из светлых нитей
в беломраморный дремлющий город приводит полночь,

и дельфиньи молитвы теряются в древнем храме,
и забытые боги выходят послушать звёзды.
Корабли-переростки — ожившие оригами —
на турбины бессонно мотают морские вёрсты.

Горизонт подмигнёт, по бортам растекаясь ало,
оставляя на откуп героям сценарий сказки.
Только в Грея бродяжного верить Ассоль устала,
в миражах и мечтах, как пчела в янтаре, увязла.

Параллели кольцуются, землю вращает вечность,
трое читеров старых сплетают и режут пряжу.
Но однажды случится: в обычный дождливый вечер
постучится в окошко — game over — игрок отважный.

Лента Мёбиуса

В кисельных снах молочного тумана
Вчерашний мир недвижен, тих и хмур.
Стоят без дела башенные краны.
Стоят на трассах вереницы фур.

Стоят дома в шеренгах цвета хаки,
Ширинки подворотен застегнув.
Не лают осторожные собаки.
В ветвях не точит ворон острый клюв.

На тротуарах ни души прохожей.
Туманной мыслью скованы слова.
Сырое небо ощущая кожей,
Притихли и деревья, и трава.

Лишь желтизною тлеющие окна
О жизни наворачивают мысль
Воздушноватой, волокнистой, мокрой
И вязкой массой, вытекая из

Комков-желтков неразличимых комнат,
Зародышей невоплощённых птиц.
Но отойди — они в тумане тонут,
Подобно фото позабытых лиц.

И некого совсем винить за это.
Реальность погружая в наши сны,
Туман ползёт, как Мёбиуса лента,
Всё так же бел с обратной стороны.

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

стихи, которых нет

Туман в Венеции. Ночь жёлтых фонарей,
В солёных облаках, спустившихся на город.
Венецианский Лев — озяб и отсырел,
Спит, как облезлый кот, на каменной опоре.
Чуть плещется волна в осиновый причал,
Под перестук гондол, рассказывая сказки,
Как позабытый Дож гуляет по ночам
В непроницаемой, к лицу приросшей маске.
Заходит в Флориан, пить кофе прежних дней,
Беседует, порой, с ушедшим в ночь поэтом.
И слушают стихи, стихи, которых нет,
Туман и старый Дож до самого рассвета.

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

потуманноё:

"неясный свет октябрьской зари
не заполняет мерзлые предместья,
и все ползет по фабрикам туман,
еще не прояснившимся умам
мерещатся последние известья"
Иосиф Ал. Бродский/ «Шествие»

"крылом тумана гений места
до дна смешал былых дней вести
воск поминаний выправив легко
от тщания заблудшей мести"
С.Че/ «туманизмъ»

~~~~~
Как водится, Северный "Веденец славный" приводной природой подвержен различного рода туманам сезонным:
счастливым весенним нечастым,
несчастным смоглистым предзимним и
мертвенно-зябким, приснежный разбег эстакад оседлавшим дырявой блокадной завесой.
Когда "над Кронштадтом туман"* приглушающий не обходимый на рейде слепом корабли застывают.
Туманы, бывает, неслышно на город садятся ночами, на пару со снами блуждая,
заходят вечерне нечёсаными полосами с Маркизовой лужи,
вьют коконы съёжась над лёдной от Ладоги лентой Невы по апрелю и в мае, — по личному опыту ведаю-знаю.:
Внезапно подсолнечным утром, ну, чуть ли не жарким, апреля, сменившим вчерашнее царство борея, река невидимкой [в компании с Троицким Кировским (Троицким снова) мостом] под искристой сверкающе чистой завесой (снаружи), в приземистом саване облака мокрого воздуха плоти, в дыхания трудной молочной аморфности, зимней трескучести эхо выносит к заливу.
А ниже течением полуневидимый мост (Николаевский Шмидта и вновь Благовещенский), выход на остров Лосиный (Васильевский ныне) прорезавший треками славных частиц от теней безнадежно знакомых насквозь пробродивших свои пузырьковые камеры текстов болезных**, прошествовавших по зигзагам небывшего очередью городских сумасшедших, при солнечном свете незримо уходит куда-то исходом возвышнено: может на "ЛГУшную" набережную [где нынче взрывают, а в те времена её так обзывали-дразнили], а может к Смоленскому кладбищу Ксении, или ’фасад темно-синий’ сыскав за рекой... Будто квестик какой-никакой в отновлённых трущобах, влинеенных в жёсткий ландшафт городской.
Или в мае, когда бесконечный закат зеленеет в Неве под Литейным, а ночью безтранспортно послеразводно у Лавры и славы кладбища под серым туманом - слепым колпаком навигация встала, бродить в соловьях по придуманному через сна невозвратного пену, легко вспотыкаясь корнями бестравного тлена в лихих первоцветов любовных прострелах. И жить, то есть ждать
(на застиранной скатерти точек и клякс невозврата
с туманного опыта умором философея)
_______
~~~~~
*_в 60-х у нечеховского С.Беликова "Над Кронштадтом туман, В синей дымке дома, А вокруг тишина, Тишина, да огни маяков." [с маяками это скрозь туман-то..?? :) Ей бо: даж старика Толбухина не углядишь]
**_см. Ольга Р. Демидова: Антропология петербургского тумана. «История повседневности», № 2 (10) /2019; СПб, 2019: С. 8 - 19.
===

***

Я "туманный" чичероне.
Друг тумана- градокрада.
Дни в его слепом полоне,
Как веселье маскарада.
Только выйдет на охоту -
Белый сумрак беспощаден.
Ну а городу в охоту.
Город грезит быть украден.
Но не бойтесь, в гулком эхе
между призрачных колоссов,
Рад я выпавшей  потехе,
Проведу вас без вопросов.
Из под ног  взметнется  птица,
Не жалея мокрых перьев,
И в тумане растворится
Чародейством, суеверьем.
Я по призракам бульваров,
Набережных, закоулков,
По молочным тротуарам,
Поведу вас на  прогулку.
Всё известно мне до шага,
Всё от запаха до звука.
Сквозь рассеянную влагу
В белом облаке испуга
Проведу вас за собою,
Абрис храма вы узрите.
Он свечою восковою
И в тумане будет виден.
Сизый воск  в пространстве виснет
Расползаясь жирно, густо.
Растушевывает  мысли,
Растушевывает чувства.
Доверяйте страхи ваши
Прогонять их  не устану.
Я слепой и мне не страшно
В царстве стылого тумана. .

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

Туманное

Оживляются узоры -
Тени скорбного костра...
Затуманены просторы,
Искры падают, восстав.
За туманом неизвестность -
Многослойности судьбы...
Слой за слоем - где то здесь я...
Разноместно-многим - быть..
Многозначие стозвонно,
Бесконечен времяпад.
Распускающимся стоном
Пробивает боль – до дна.
Неизменно, невозвратно...
Искры вспыхивают - Ах!
За мгновение от старта...
После старта сразу в прах!
...Под ночами стынут раны,
Тьма пристыла на луга...
- Вот рассеются туманы
И окину взглядом даль -
Заживем легко...
- Что, ёжик? Что с тобою, мой родной?..
Мне сейчас приснилась лошадь и река, и я – другой…

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

***

Пришла пора весь день читать,
Не слишком налегать на кофе
И мыслями о катастрофе
Мятежный ум не занимать.

Слепой, густой и неподвижный
Под окнами висит туман
И в нем туннели тут и там
На пол часа, для тех, кто вышел.

Но я в туман не выхожу.
И электричеством горящим
Себя утешив в настоящем,
Не сильно прошлого стыжусь.

Привык ложиться рано спать,
Себя частенько забывая
И этот город узнавая,
В своих стремлениях, понять

Всё лабиринты анфилад
Своей судьбы в тумане жизни,
В которой мне, моей Отчизной
Увы, заказан путь назад.

Лента Мёбиуса

В кисельных снах молочного тумана
Вчерашний мир недвижен, тих и хмур.
Стоят без дела башенные краны.
Стоят на трассах вереницы фур.

Стоят дома в шеренгах цвета хаки,
Ширинки подворотен застегнув.
Не лают осторожные собаки.
В ветвях не точит ворон острый клюв.

На тротуарах ни души прохожей.
Туманной мыслью скованы слова.
Сырое небо ощущая кожей,
Притихли и деревья, и трава.

Лишь желтизною тлеющие окна
О жизни наворачивают мысль
Воздушноватой, волокнистой, мокрой
И вязкой массой, вытекая из

Комков-желтков неразличимых комнат,
Зародышей невоплощённых птиц.
Но отойди — они в тумане тонут,
Подобно фото позабытых лиц.

И некого совсем винить за это.
Реальность погружая в наши сны,
Туман ползёт, как Мёбиуса лента,
Всё так же бел с обратной стороны.

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

Над Венецией дождь

Над Венецией дождь. Не поют гондольеры.
Надувается ветром пёстрый парус плащей.
И замазанный Дож просит выкрасить в белый
Зачернённый квадрат — он оплатит ущерб.
Море гонит волну на брусчатую площадь,
Мокнет купол Сан-Марко, раскрываясь зонтом,
И вздыхающий мост небо косо полощет...
Чёрный кофе в Венеции, вперемешку с дождём.

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

***

когда в тумане - это здорово...
пусть далеко до очевидности,
тут у зверюшек с разным норовом
нет антипатий и конфликтности...
здесь все добры и улыбаются,
друг друга угощают коржиком…
в тумане лошади – красавицы,
и симпатяги - злые ежики…
слышны «спасибо» и «пожалуйста»,
ни одного словечка бранного...
вдруг тумаков потом навалится,
кто знает, что там за туманами...

Лента Мёбиуса

В кисельных снах молочного тумана
Вчерашний мир недвижен, тих и хмур.
Стоят без дела башенные краны.
Стоят на трассах вереницы фур.

Стоят дома в шеренгах цвета хаки,
Ширинки подворотен застегнув.
Не лают осторожные собаки.
В ветвях не точит ворон острый клюв.

На тротуарах ни души прохожей.
Туманной мыслью скованы слова.
Сырое небо ощущая кожей,
Притихли и деревья, и трава.

Лишь желтизною тлеющие окна
О жизни наворачивают мысль
Воздушноватой, волокнистой, мокрой
И вязкой массой, вытекая из

Комков-желтков неразличимых комнат,
Зародышей невоплощённых птиц.
Но отойди — они в тумане тонут,
Подобно фото позабытых лиц.

И некого совсем винить за это.
Реальность погружая в наши сны,
Туман ползёт, как Мёбиуса лента,
Всё так же бел с обратной стороны.

стихи, которых нет

Туман в Венеции. Ночь жёлтых фонарей,
В солёных облаках, спустившихся на город.
Венецианский Лев — озяб и отсырел,
Спит, как облезлый кот, на каменной опоре.
Чуть плещется волна в осиновый причал,
Под перестук гондол, рассказывая сказки,
Как позабытый Дож гуляет по ночам
В непроницаемой, к лицу приросшей маске.
Заходит в Флориан, пить кофе прежних дней,
Беседует, порой, с ушедшим в ночь поэтом.
И слушают стихи, стихи, которых нет,
Туман и старый Дож до самого рассвета.

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

туман

А с моря под вечер к нам в город пришёл туман.
Пушистыми лапами улицы в плен забрал,
клубящимся маревом плотно укрыл лиман,
обрывками ваты повис на уступах скал.

В тоннелях аллей, как ленивый огромный спрут,
молочные рыхлые щупальца протянул.
И лодки-скамейки меж толстых стволов плывут,
бока защищая от призрачных стай акул.

Дома-островки утонули средь белой мглы,
слезами стекавшей с ветвей и покатых крыш.
Исчезли в нечёткости линии и углы,
рекламный неон и мигающий свет афиш.

Как будто рождённый в купели метаморфоз,
подобный спиралям далёких иных миров,
бесплотный и влажный, по городу полз и полз,
воруя и звуки, и краски, густой покров.

оттиски

Между пальцами кадры ускоренно — пёстрой лентой —
промелькнут, оставляя цепляющий, двадцать пятый.
Прокачайся на квестах, и — ходу на новый левел
так, чтоб пляжный песок брызнул веером из-под пяток.

Замусоленной карте известны чужие тайны.
Капитан, не робей! Ждёт, скучая, укромный остров,
где туманы вечерние в лунной лагуне тают,
и лет сто догнивает пиратского шлюпа остов.

Зажигает огонь на закате седой смотритель,
семафорящий луч маяка разрезает волны.
Опускаясь на дно, паутина из светлых нитей
в беломраморный дремлющий город приводит полночь,

и дельфиньи молитвы теряются в древнем храме,
и забытые боги выходят послушать звёзды.
Корабли-переростки — ожившие оригами —
на турбины бессонно мотают морские вёрсты.

Горизонт подмигнёт, по бортам растекаясь ало,
оставляя на откуп героям сценарий сказки.
Только в Грея бродяжного верить Ассоль устала,
в миражах и мечтах, как пчела в янтаре, увязла.

Параллели кольцуются, землю вращает вечность,
трое читеров старых сплетают и режут пряжу.
Но однажды случится: в обычный дождливый вечер
постучится в окошко — game over — игрок отважный.

Инвариантность

Как сохранить былое ни стараешься,
Нет постоянства в облике бредущего.
Уходишь — и в тумане растворяешься
Ещё не различимого грядущего.

Оглянешься — ни облика, ни облака,
Лишь пелена колышемая серая.
Почувствуешь себя с любовью об руку,
И вновь идёшь с надеждой и верою.

Застыть столпом, вернуться — не получится.
Ни Лотом не вернёшься вспять, ни Каином.
Галоша-старость шлёпает по лужицам,
Они в тумане вовсе беззеркальные.

Зайдёшь в пивную — странно, но туманами
Не забелило напрочь здешней вывески.
Который век за здешней мутной рамою
Торгуют счастьем — в розлив ли, на вынос ли.

Утешишься таранькой и пивасиком.
И вдруг, когда всё выпито и скушано,
Услышишь смех — там прыгают по классикам:
По Чехову, Тургеневу и Пушкину.

В цветастый ситчик самой малой малости
Одевшись, недоступная для зрения,
Там, где-то рядом, за бельмом туманности —
Инвариантность солнечного времени.

Лента Мёбиуса

В кисельных снах молочного тумана
Вчерашний мир недвижен, тих и хмур.
Стоят без дела башенные краны.
Стоят на трассах вереницы фур.

Стоят дома в шеренгах цвета хаки,
Ширинки подворотен застегнув.
Не лают осторожные собаки.
В ветвях не точит ворон острый клюв.

На тротуарах ни души прохожей.
Туманной мыслью скованы слова.
Сырое небо ощущая кожей,
Притихли и деревья, и трава.

Лишь желтизною тлеющие окна
О жизни наворачивают мысль
Воздушноватой, волокнистой, мокрой
И вязкой массой, вытекая из

Комков-желтков неразличимых комнат,
Зародышей невоплощённых птиц.
Но отойди — они в тумане тонут,
Подобно фото позабытых лиц.

И некого совсем винить за это.
Реальность погружая в наши сны,
Туман ползёт, как Мёбиуса лента,
Всё так же бел с обратной стороны.

Перехожий человек

Вырезаю из суфле тумана
Профиль чуть ссутуленной судьбы.
Жизнь, не прибавляючи ума нам,
Ставит ад безумья на дыбы.
Для начала — волос ставит дыбом,
Тот, что прикрывал стыдливо плешь,
И, бросая в пасть туманным рыбам,
Говорит: они тебя могли бы,
Так что ты их без сомнений ешь!

Так идёшь до ратуши, до мола,
Там, где море ткётся в задник сна,
Где маяк мерцающий комоло
Подпирает всё, что сверху на
Выстывшем, невидимом, белёсом,
Въевшемся — попробуй, удали!
Всякий путь пересекая косо,
Время изгибается вопросом,
Стрелкой с циферблата у Дали.

Шьёшь обратный путь, откроешь Даля —
Тоже ведь для разума игла!
С берега поскрипывают тали,
Порт накрыла розовая мгла:
Кровь, должно быть. Раздавил ли Ноя
Мир — новопостроенный ковчег?
"Что за гадость ваше заливное!" —
Рек в таверне, сев ко мне спиною,
Добрый перехожий человек...

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

потуманноё:

"неясный свет октябрьской зари
не заполняет мерзлые предместья,
и все ползет по фабрикам туман,
еще не прояснившимся умам
мерещатся последние известья"
Иосиф Ал. Бродский/ «Шествие»

"крылом тумана гений места
до дна смешал былых дней вести
воск поминаний выправив легко
от тщания заблудшей мести"
С.Че/ «туманизмъ»

~~~~~
Как водится, Северный "Веденец славный" приводной природой подвержен различного рода туманам сезонным:
счастливым весенним нечастым,
несчастным смоглистым предзимним и
мертвенно-зябким, приснежный разбег эстакад оседлавшим дырявой блокадной завесой.
Когда "над Кронштадтом туман"* приглушающий не обходимый на рейде слепом корабли застывают.
Туманы, бывает, неслышно на город садятся ночами, на пару со снами блуждая,
заходят вечерне нечёсаными полосами с Маркизовой лужи,
вьют коконы съёжась над лёдной от Ладоги лентой Невы по апрелю и в мае, — по личному опыту ведаю-знаю.:
Внезапно подсолнечным утром, ну, чуть ли не жарким, апреля, сменившим вчерашнее царство борея, река невидимкой [в компании с Троицким Кировским (Троицким снова) мостом] под искристой сверкающе чистой завесой (снаружи), в приземистом саване облака мокрого воздуха плоти, в дыхания трудной молочной аморфности, зимней трескучести эхо выносит к заливу.
А ниже течением полуневидимый мост (Николаевский Шмидта и вновь Благовещенский), выход на остров Лосиный (Васильевский ныне) прорезавший треками славных частиц от теней безнадежно знакомых насквозь пробродивших свои пузырьковые камеры текстов болезных**, прошествовавших по зигзагам небывшего очередью городских сумасшедших, при солнечном свете незримо уходит куда-то исходом возвышнено: может на "ЛГУшную" набережную [где нынче взрывают, а в те времена её так обзывали-дразнили], а может к Смоленскому кладбищу Ксении, или ’фасад темно-синий’ сыскав за рекой... Будто квестик какой-никакой в отновлённых трущобах, влинеенных в жёсткий ландшафт городской.
Или в мае, когда бесконечный закат зеленеет в Неве под Литейным, а ночью безтранспортно послеразводно у Лавры и славы кладбища под серым туманом - слепым колпаком навигация встала, бродить в соловьях по придуманному через сна невозвратного пену, легко вспотыкаясь корнями бестравного тлена в лихих первоцветов любовных прострелах. И жить, то есть ждать
(на застиранной скатерти точек и клякс невозврата
с туманного опыта умором философея)
_______
~~~~~
*_в 60-х у нечеховского С.Беликова "Над Кронштадтом туман, В синей дымке дома, А вокруг тишина, Тишина, да огни маяков." [с маяками это скрозь туман-то..?? :) Ей бо: даж старика Толбухина не углядишь]
**_см. Ольга Р. Демидова: Антропология петербургского тумана. «История повседневности», № 2 (10) /2019; СПб, 2019: С. 8 - 19.
===

осенний почтисонет

Слегка качаясь, веток филигрань
под фонарём мигающим темнеет.
Два лучших друга — вечер и туман —
в обнимку пьяно бродят по аллеям.

Уставший месяц, важный господин,
укутав зябко рог в косматых тучах,
с небес неодобрительно глядит
и слушает деревьев спор скрипучий.

Крадётся осень, прячась за дождями.
Бродяга — южный ветер до рассвета
доверчиво в ладонях листьев замер.

Промокнув, старый парк полуодетый,
забывшийся прерывистыми снами,
ушедшее оплакивает лето.

оттиски

Между пальцами кадры ускоренно — пёстрой лентой —
промелькнут, оставляя цепляющий, двадцать пятый.
Прокачайся на квестах, и — ходу на новый левел
так, чтоб пляжный песок брызнул веером из-под пяток.

Замусоленной карте известны чужие тайны.
Капитан, не робей! Ждёт, скучая, укромный остров,
где туманы вечерние в лунной лагуне тают,
и лет сто догнивает пиратского шлюпа остов.

Зажигает огонь на закате седой смотритель,
семафорящий луч маяка разрезает волны.
Опускаясь на дно, паутина из светлых нитей
в беломраморный дремлющий город приводит полночь,

и дельфиньи молитвы теряются в древнем храме,
и забытые боги выходят послушать звёзды.
Корабли-переростки — ожившие оригами —
на турбины бессонно мотают морские вёрсты.

Горизонт подмигнёт, по бортам растекаясь ало,
оставляя на откуп героям сценарий сказки.
Только в Грея бродяжного верить Ассоль устала,
в миражах и мечтах, как пчела в янтаре, увязла.

Параллели кольцуются, землю вращает вечность,
трое читеров старых сплетают и режут пряжу.
Но однажды случится: в обычный дождливый вечер
постучится в окошко — game over — игрок отважный.

Лента Мёбиуса

В кисельных снах молочного тумана
Вчерашний мир недвижен, тих и хмур.
Стоят без дела башенные краны.
Стоят на трассах вереницы фур.

Стоят дома в шеренгах цвета хаки,
Ширинки подворотен застегнув.
Не лают осторожные собаки.
В ветвях не точит ворон острый клюв.

На тротуарах ни души прохожей.
Туманной мыслью скованы слова.
Сырое небо ощущая кожей,
Притихли и деревья, и трава.

Лишь желтизною тлеющие окна
О жизни наворачивают мысль
Воздушноватой, волокнистой, мокрой
И вязкой массой, вытекая из

Комков-желтков неразличимых комнат,
Зародышей невоплощённых птиц.
Но отойди — они в тумане тонут,
Подобно фото позабытых лиц.

И некого совсем винить за это.
Реальность погружая в наши сны,
Туман ползёт, как Мёбиуса лента,
Всё так же бел с обратной стороны.

Перехожий человек

Вырезаю из суфле тумана
Профиль чуть ссутуленной судьбы.
Жизнь, не прибавляючи ума нам,
Ставит ад безумья на дыбы.
Для начала — волос ставит дыбом,
Тот, что прикрывал стыдливо плешь,
И, бросая в пасть туманным рыбам,
Говорит: они тебя могли бы,
Так что ты их без сомнений ешь!

Так идёшь до ратуши, до мола,
Там, где море ткётся в задник сна,
Где маяк мерцающий комоло
Подпирает всё, что сверху на
Выстывшем, невидимом, белёсом,
Въевшемся — попробуй, удали!
Всякий путь пересекая косо,
Время изгибается вопросом,
Стрелкой с циферблата у Дали.

Шьёшь обратный путь, откроешь Даля —
Тоже ведь для разума игла!
С берега поскрипывают тали,
Порт накрыла розовая мгла:
Кровь, должно быть. Раздавил ли Ноя
Мир — новопостроенный ковчег?
"Что за гадость ваше заливное!" —
Рек в таверне, сев ко мне спиною,
Добрый перехожий человек...

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.

туман

А с моря под вечер к нам в город пришёл туман.
Пушистыми лапами улицы в плен забрал,
клубящимся маревом плотно укрыл лиман,
обрывками ваты повис на уступах скал.

В тоннелях аллей, как ленивый огромный спрут,
молочные рыхлые щупальца протянул.
И лодки-скамейки меж толстых стволов плывут,
бока защищая от призрачных стай акул.

Дома-островки утонули средь белой мглы,
слезами стекавшей с ветвей и покатых крыш.
Исчезли в нечёткости линии и углы,
рекламный неон и мигающий свет афиш.

Как будто рождённый в купели метаморфоз,
подобный спиралям далёких иных миров,
бесплотный и влажный, по городу полз и полз,
воруя и звуки, и краски, густой покров.

оттиски

Между пальцами кадры ускоренно — пёстрой лентой —
промелькнут, оставляя цепляющий, двадцать пятый.
Прокачайся на квестах, и — ходу на новый левел
так, чтоб пляжный песок брызнул веером из-под пяток.

Замусоленной карте известны чужие тайны.
Капитан, не робей! Ждёт, скучая, укромный остров,
где туманы вечерние в лунной лагуне тают,
и лет сто догнивает пиратского шлюпа остов.

Зажигает огонь на закате седой смотритель,
семафорящий луч маяка разрезает волны.
Опускаясь на дно, паутина из светлых нитей
в беломраморный дремлющий город приводит полночь,

и дельфиньи молитвы теряются в древнем храме,
и забытые боги выходят послушать звёзды.
Корабли-переростки — ожившие оригами —
на турбины бессонно мотают морские вёрсты.

Горизонт подмигнёт, по бортам растекаясь ало,
оставляя на откуп героям сценарий сказки.
Только в Грея бродяжного верить Ассоль устала,
в миражах и мечтах, как пчела в янтаре, увязла.

Параллели кольцуются, землю вращает вечность,
трое читеров старых сплетают и режут пряжу.
Но однажды случится: в обычный дождливый вечер
постучится в окошко — game over — игрок отважный.

Туманное (В густой клубящийся туман)

В густой клубящийся туман,
при полном штиле,
многоэтажные дома
с утра уплыли.
Про электричество забыв,
не зная цели,
за ними двинулись столбы —
офонарели.
Без виз, без компаса, без карт
куда-то плыли
аллеи пальм и старый парк,
мосты и шпили,
и минарет, и купола,
и синагога.
Я тоже с ними поплыла…

Совсем немного.

Он вездесущ

Он вездесущ, безмерен, невесом,
Неодолим, обманчиво-недвижен...
Глотает звуки, словно древний сом
Моллюсков в ледяной и мутной жиже.

И затихает, уходя на дно
Дремот, поверий, страхов первобытных.
Где жизнь и смерть не врозь, а заодно.
Сюжеты снов неясны и размыты...

Движенья странны, молчаливы рты.
Вода течёт сквозь жаберные щели.
Туман всё гуще... Мы давно мертвы,
Но осознать смертельность не сумели.