Нарратив масс 

       Весь мир – аквариум, а люди в нем – рыбы... 
       Мы не рыбы, рыбы не мы! 

Отнерестились карнавалы, 
Парады, шествия, стихая. 
Редеют люди, рыбы ма́лы. 
И снова улица сухая. 

Удильщик с фотоаппаратом 
В свой уголок спешит с уловом. 
И я, мой друг, с тобой, как с братом, 
Делюсь художественным словом. 

Круговорот живых традиций 
Рождает новости и мемы. 
Приходит ночь, а всё не спится. 
Да, люди – рыбы, но не немы.

Ночеводы-котодыбы 

Надевая бархатные сумерки, 
состязаясь в пьяном остроумии, 
все дома становятся похожи; 
светятся неоновые бабочки, 
наэлектризованные парочки 
страстью бьют прохожих. 
Падают к дверям осколки голоса, 
тени полусфер, трапеций, конусов 
в кубриках напудренных хрущёвок; 
жирный зной сползает с подоконников, 
ночь – пора поэтов и любовников, 
и котов лощёных. 

В чёрных складках улиц обесточенных 
бродят ночеводы-котодыбы, 
и в зрачках их, полных одиночества, 
пролетают золотые рыбы.... золотые рыбы...

Улица с запахом моря и рыбы. 
Через заборы ползёт виноград. 
Стены - ракушечник, ржавый квадрат - 
Что ни калитка, и псы-неулыбы. 

В белом и праздничном здесь не пройдёшь - 
Запах пристанет шальным диссонансом. 
Между домами в кизячной обмазке 
Редко случается ветер и дождь. 

Курит старуха вонючий табак, 
Щурит лица терракотовый абрис, 
И провожает пришельца, осклабясь, 
В жаркого дня ослепительный мрак.

Наводнение 

На улицах, блестящих от дождя, 
Смыкаются разрозненные лужи. 
Вода растёт, затягивает туже 
Воронки люков. Цоколей наждак 
Её ещё пытается сточить, 
Но под дождём потоки пузырятся 
И в сень полуподвальных рестораций 
Бесстыдно устремляются в ночи. 
А там, внутри — попробуй, догони! — 
Плывут в мейнстримах полуподземелий 
Пивные кружки, ёмкости для эля 
Колумбовым исканиям сродни. 
Безвольно тонут вилки и ножи, 
Но, в жаркий день аскеты-неулыбы, 
На стенах пабов вяленые рыбы 
Поверили в возможность вновь ожить.

У каждого свой космос 

Гельминт Гельминтович очнулся 
в утробе деда Фомича. 
Вчера Фомич опять бухнул и 
съел много рыбы сгоряча. 
Вдруг оказавшись в новом теле, 
Гельминт узнал, что мир большой, 
что дивный он на самом деле, 
и в нём тепло и хорошо. 
Бродя по улицам счастливый, 
он встретил чудо из чудес: 
закуска разная и пиво, 
как манна, сыплются с небес. 
Зажировал он в новом теле, 
но свежий ветер просвистел. 
Забрезжил свет в конце тоннеля, 
и Геля в космос улетел.

Интуиция 

Медно-огненный диск, именуемый солнцем, 
отразился в защитных очках незнакомца - 
два закатных светила в бездонных озёрах... 
Что не так в имитации скрытого взора? 

Интуиция рыбкой нырнула в подвалы, 
под цветную поверхность зеркальных овалов, 
в марианские впадины глаз человека, 
и мгновенно вернулась ко мне жутким эхом. 

А потом настоящее солнце погасло, 
восходящие звёзды пытались напрасно 
отразиться в огромной коричневой луже, 
никому этот уличный омут не нужен.

Лесостихи 

Вдалеке от забористой улицы, 
от картофельных домиков фри, 
надо мной старый месяц ссутулился 
и поэта извлёк изнутри. 

И покуда норд-весты с норд-остами 
подвергают весь мир дележу, 
я дорогою робертофростовой 
глубже в лесостихи ухожу. 

Там резвятся в озёрах ромашковых 
рыба-меч, рыба-с-плеч, рыба-сон. 
Там вишу на суку вверх тормашками, 
с соловьём голося в унисон. 

А на сердце так гарсиалорково, 
что не выдохнуть, Боже ж ты мой! 
И кружится анапест над ёлками 
и над летом... пропахшем войной.

Атлантида 

Где злится мурена и бродит ставрида, 
прекрасна-нетленна живёт Атлантида: 
в широких проспектах и улочках узких 
гуляют креветки, резвятся моллюски, 
промчатся, привычно глазищи тараща, 
и рыба-тряпичник, и рыба-фонарщик. 
Хватает и тризн, и печальных отметин, 
поскольку есть в жизни всегда место смерти. 
Над островом сонным - и звёзды и кони, 
и шепчутся волны: 
ты помнишь... ты помни... 
ш-ш-ш-ш-ш...

Улица с запахом моря и рыбы. 
Через заборы ползёт виноград. 
Стены - ракушечник, ржавый квадрат - 
Что ни калитка, и псы-неулыбы. 

В белом и праздничном здесь не пройдёшь - 
Запах пристанет шальным диссонансом. 
Между домами в кизячной обмазке 
Редко случается ветер и дождь. 

Курит старуха вонючий табак, 
Щурит лица терракотовый абрис, 
И провожает пришельца, осклабясь, 
В жаркого дня ослепительный мрак.

Когда отыщешь улицу без имени 

«Я раньше и не думал, что у нас 
На двоих с тобой одно лишь дыхание…» 
(И. Кормильцев) 

Когда отыщешь улицу без имени, 
из памяти дорогу к морю вымани, 
где осень остывала на песке, 
сверчковым языком треща и цокая, 
и облако, как рыба белобокая, 
бесследно растворялось вдалеке. 

Где ночь, спустившись медленно на плечи нам, 
кормила муравьёв тунцом и чечилом 
из добрых черноморских кладовых. 
А мы сидели, связанные ветрами, 
на свитере, пропахавшем сигаретами, 
во тьме, с одним дыханьем на двоих.

Созвездье Рыб 

…Наполняться жизнью, когда ты пуст. 
Помнишь, в звёздном море созвездье Рыб? 
И молочно-белой реки изгиб, 
и ветра туда пролагали путь. 
По плечу далёкие города, 
лабиринты гор под хребтом небес, 
нам казалось, времени дерзкий бес 
приручён, а главное – навсегда. 

…Посмотри в окно: горизонт в пыли, 
корабли, ржавея, кряхтят в порту, 
на уставших улицах там и тут 
бродят псы, потухший закат безлик. 
Пахнет всюду кислым грибным рагу 
да мечтой прогорклой в плену жары. 
Здесь глотает воздух созвездье Рыб 
на покрытом ржавчиной берегу.

Интуиция 

Медно-огненный диск, именуемый солнцем, 
отразился в защитных очках незнакомца - 
два закатных светила в бездонных озёрах... 
Что не так в имитации скрытого взора? 

Интуиция рыбкой нырнула в подвалы, 
под цветную поверхность зеркальных овалов, 
в марианские впадины глаз человека, 
и мгновенно вернулась ко мне жутким эхом. 

А потом настоящее солнце погасло, 
восходящие звёзды пытались напрасно 
отразиться в огромной коричневой луже, 
никому этот уличный омут не нужен.

Атлантида 

Где злится мурена и бродит ставрида, 
прекрасна-нетленна живёт Атлантида: 
в широких проспектах и улочках узких 
гуляют креветки, резвятся моллюски, 
промчатся, привычно глазищи тараща, 
и рыба-тряпичник, и рыба-фонарщик. 
Хватает и тризн, и печальных отметин, 
поскольку есть в жизни всегда место смерти. 
Над островом сонным - и звёзды и кони, 
и шепчутся волны: 
ты помнишь... ты помни... 
ш-ш-ш-ш-ш...

Нарратив масс 

       Весь мир – аквариум, а люди в нем – рыбы... 
       Мы не рыбы, рыбы не мы! 

Отнерестились карнавалы, 
Парады, шествия, стихая. 
Редеют люди, рыбы ма́лы. 
И снова улица сухая. 

Удильщик с фотоаппаратом 
В свой уголок спешит с уловом. 
И я, мой друг, с тобой, как с братом, 
Делюсь художественным словом. 

Круговорот живых традиций 
Рождает новости и мемы. 
Приходит ночь, а всё не спится. 
Да, люди – рыбы, но не немы.

Ночеводы-котодыбы 

Надевая бархатные сумерки, 
состязаясь в пьяном остроумии, 
все дома становятся похожи; 
светятся неоновые бабочки, 
наэлектризованные парочки 
страстью бьют прохожих. 
Падают к дверям осколки голоса, 
тени полусфер, трапеций, конусов 
в кубриках напудренных хрущёвок; 
жирный зной сползает с подоконников, 
ночь – пора поэтов и любовников, 
и котов лощёных. 

В чёрных складках улиц обесточенных 
бродят ночеводы-котодыбы, 
и в зрачках их, полных одиночества, 
пролетают золотые рыбы.... золотые рыбы...

полёт 

По улице, по Пролетарской, в сибирском городе простуженном, 
летели рыбы с пролетарками, летели — торопились к ужину. 
Шёл мелкий дождик, монотонился, на ветках клёна мёрзли листики, 
кот на окне смотрел внимательно на их полёт, с прищуром пристальным. 

И, несмотря на вечер пятницы, срывая груз стереотипов, 
домой спешили пролетарии, увидев пролетарок с рыбами. 
На фоне туч сплошных и сумрачных, над крышами в сибирском городе, 
летели рыбы с пролетарками. И это было очень здорово!

полёт 

По улице, по Пролетарской, в сибирском городе простуженном, 
летели рыбы с пролетарками, летели — торопились к ужину. 
Шёл мелкий дождик, монотонился, на ветках клёна мёрзли листики, 
кот на окне смотрел внимательно на их полёт, с прищуром пристальным. 

И, несмотря на вечер пятницы, срывая груз стереотипов, 
домой спешили пролетарии, увидев пролетарок с рыбами. 
На фоне туч сплошных и сумрачных, над крышами в сибирском городе, 
летели рыбы с пролетарками. И это было очень здорово!

Город Чешуйчатый, или Выбор рыбы 

Чудо-юдо рыба-кит, 
Город на ките стоит – 
С улочками, с башнями, 
Кру́гом рощи с пашнями. 

Я гуляю по киту, 
Выбрал рыбу, да не ту: 
Гнётся плац под пяткою 
Чешуёй-брусчаткою. 

То ли дело почва – ах! – 
У китовых черепах: 
Твёрдое покрытие. 
Правда, трудно рыть её: 

Бьёшь лопатой – цок да цок – 
Не засеешь колосок... 
Город, может, лучше там, 
Но живу в Чешуйчатом.

Опять попался на крючок 
Любви без спроса, 
Хотя, давно не свежачок, 
Тут без вопроса. 
О, сколько нас, безвестных рыб, 
У ног рыбачки, 
До предынфарктной до поры, 
В любовной скачке! 
Несёт по улицам улов, 
Молчит с улыбкой. 
Да, мир – жестокий, он таков, 
Рождённым рыбкой.

Улица с запахом моря и рыбы. 
Через заборы ползёт виноград. 
Стены - ракушечник, ржавый квадрат - 
Что ни калитка, и псы-неулыбы. 

В белом и праздничном здесь не пройдёшь - 
Запах пристанет шальным диссонансом. 
Между домами в кизячной обмазке 
Редко случается ветер и дождь. 

Курит старуха вонючий табак, 
Щурит лица терракотовый абрис, 
И провожает пришельца, осклабясь, 
В жаркого дня ослепительный мрак.

Когда отыщешь улицу без имени 

«Я раньше и не думал, что у нас 
На двоих с тобой одно лишь дыхание…» 
(И. Кормильцев) 

Когда отыщешь улицу без имени, 
из памяти дорогу к морю вымани, 
где осень остывала на песке, 
сверчковым языком треща и цокая, 
и облако, как рыба белобокая, 
бесследно растворялось вдалеке. 

Где ночь, спустившись медленно на плечи нам, 
кормила муравьёв тунцом и чечилом 
из добрых черноморских кладовых. 
А мы сидели, связанные ветрами, 
на свитере, пропахавшем сигаретами, 
во тьме, с одним дыханьем на двоих.

Наводнение 

На улицах, блестящих от дождя, 
Смыкаются разрозненные лужи. 
Вода растёт, затягивает туже 
Воронки люков. Цоколей наждак 
Её ещё пытается сточить, 
Но под дождём потоки пузырятся 
И в сень полуподвальных рестораций 
Бесстыдно устремляются в ночи. 
А там, внутри — попробуй, догони! — 
Плывут в мейнстримах полуподземелий 
Пивные кружки, ёмкости для эля 
Колумбовым исканиям сродни. 
Безвольно тонут вилки и ножи, 
Но, в жаркий день аскеты-неулыбы, 
На стенах пабов вяленые рыбы 
Поверили в возможность вновь ожить.

Интуиция 

Медно-огненный диск, именуемый солнцем, 
отразился в защитных очках незнакомца - 
два закатных светила в бездонных озёрах... 
Что не так в имитации скрытого взора? 

Интуиция рыбкой нырнула в подвалы, 
под цветную поверхность зеркальных овалов, 
в марианские впадины глаз человека, 
и мгновенно вернулась ко мне жутким эхом. 

А потом настоящее солнце погасло, 
восходящие звёзды пытались напрасно 
отразиться в огромной коричневой луже, 
никому этот уличный омут не нужен.

Лесостихи 

Вдалеке от забористой улицы, 
от картофельных домиков фри, 
надо мной старый месяц ссутулился 
и поэта извлёк изнутри. 

И покуда норд-весты с норд-остами 
подвергают весь мир дележу, 
я дорогою робертофростовой 
глубже в лесостихи ухожу. 

Там резвятся в озёрах ромашковых 
рыба-меч, рыба-с-плеч, рыба-сон. 
Там вишу на суку вверх тормашками, 
с соловьём голося в унисон. 

А на сердце так гарсиалорково, 
что не выдохнуть, Боже ж ты мой! 
И кружится анапест над ёлками 
и над летом... пропахшем войной.

Нарратив масс 

       Весь мир – аквариум, а люди в нем – рыбы... 
       Мы не рыбы, рыбы не мы! 

Отнерестились карнавалы, 
Парады, шествия, стихая. 
Редеют люди, рыбы ма́лы. 
И снова улица сухая. 

Удильщик с фотоаппаратом 
В свой уголок спешит с уловом. 
И я, мой друг, с тобой, как с братом, 
Делюсь художественным словом. 

Круговорот живых традиций 
Рождает новости и мемы. 
Приходит ночь, а всё не спится. 
Да, люди – рыбы, но не немы.

Ночеводы-котодыбы 

Надевая бархатные сумерки, 
состязаясь в пьяном остроумии, 
все дома становятся похожи; 
светятся неоновые бабочки, 
наэлектризованные парочки 
страстью бьют прохожих. 
Падают к дверям осколки голоса, 
тени полусфер, трапеций, конусов 
в кубриках напудренных хрущёвок; 
жирный зной сползает с подоконников, 
ночь – пора поэтов и любовников, 
и котов лощёных. 

В чёрных складках улиц обесточенных 
бродят ночеводы-котодыбы, 
и в зрачках их, полных одиночества, 
пролетают золотые рыбы.... золотые рыбы...

рыбы Ыбы* (акропыт): 

улица рыбы усталых авто 
лепит к поребрикам чтобы никто 
их чуткий сон потревожить не смог 
целую светлую летнюю ночь 
а по утру чтобы избранным сим 
резать пространство достало бы сил 
Ыбу реку навестить до темна 
будто бы там (а она названа 
Ыб в словаре) рыбы будет без дна 
____ 
*_Ыб (или Ыба) — река бассейна Северной Двины в Коми

Классика домино 

Дом, улица, фонарь и – «Рыба!» – 
Вскричал лихой пенсионер. 
А вы в «козла» сыграть могли ба 
Пенсионера на манер?..

Город Чешуйчатый, или Выбор рыбы 

Чудо-юдо рыба-кит, 
Город на ките стоит – 
С улочками, с башнями, 
Кру́гом рощи с пашнями. 

Я гуляю по киту, 
Выбрал рыбу, да не ту: 
Гнётся плац под пяткою 
Чешуёй-брусчаткою. 

То ли дело почва – ах! – 
У китовых черепах: 
Твёрдое покрытие. 
Правда, трудно рыть её: 

Бьёшь лопатой – цок да цок – 
Не засеешь колосок... 
Город, может, лучше там, 
Но живу в Чешуйчатом.

Не Он ли рыбами кормил с семью хлебами? 
Не Он ли исцелял, дарил любовь! 
И, вот, с крестом, бредёт меж божьими рабами, 
По улице, один, избитый в кровь!

Из рыб зодиака я вышел к стихам, 
Средь них это водится часто. 
Летит конь крылатый, как хочет он сам, 
По улицам жизни, ненастным.

Опять попался на крючок 
Любви без спроса, 
Хотя, давно не свежачок, 
Тут без вопроса. 
О, сколько нас, безвестных рыб, 
У ног рыбачки, 
До предынфарктной до поры, 
В любовной скачке! 
Несёт по улицам улов, 
Молчит с улыбкой. 
Да, мир – жестокий, он таков, 
Рождённым рыбкой.

рыбы-улица 

Толпа — косяками рыб в протоки улиц — 
домой поспешают плыть — 
а я не вернулась. 

Смеркается — жгут фонарь до-ре-волюций. 
А мне б зашвырнуть баян — решить и вернуться, 

вернуться, заматерев, прожжённой, твёрдой, 
чтоб рыбы, со страху в пасти сглотнули морды, 

замкнув изнутри ключами — запай консервный, 
и хищники, и планктон, 
и прочьи-стервы, 

а улицам — океан — от них отмыться, 
а после — весенний гам и лица, лица...

Улица с запахом моря и рыбы. 
Через заборы ползёт виноград. 
Стены - ракушечник, ржавый квадрат - 
Что ни калитка, и псы-неулыбы. 

В белом и праздничном здесь не пройдёшь - 
Запах пристанет шальным диссонансом. 
Между домами в кизячной обмазке 
Редко случается ветер и дождь. 

Курит старуха вонючий табак, 
Щурит лица терракотовый абрис, 
И провожает пришельца, осклабясь, 
В жаркого дня ослепительный мрак.

Когда отыщешь улицу без имени 

«Я раньше и не думал, что у нас 
На двоих с тобой одно лишь дыхание…» 
(И. Кормильцев) 

Когда отыщешь улицу без имени, 
из памяти дорогу к морю вымани, 
где осень остывала на песке, 
сверчковым языком треща и цокая, 
и облако, как рыба белобокая, 
бесследно растворялось вдалеке. 

Где ночь, спустившись медленно на плечи нам, 
кормила муравьёв тунцом и чечилом 
из добрых черноморских кладовых. 
А мы сидели, связанные ветрами, 
на свитере, пропахавшем сигаретами, 
во тьме, с одним дыханьем на двоих.

Созвездье Рыб 

…Наполняться жизнью, когда ты пуст. 
Помнишь, в звёздном море созвездье Рыб? 
И молочно-белой реки изгиб, 
и ветра туда пролагали путь. 
По плечу далёкие города, 
лабиринты гор под хребтом небес, 
нам казалось, времени дерзкий бес 
приручён, а главное – навсегда. 

…Посмотри в окно: горизонт в пыли, 
корабли, ржавея, кряхтят в порту, 
на уставших улицах там и тут 
бродят псы, потухший закат безлик. 
Пахнет всюду кислым грибным рагу 
да мечтой прогорклой в плену жары. 
Здесь глотает воздух созвездье Рыб 
на покрытом ржавчиной берегу.

на летней улице опять царил июнь: жара, мороженое, голые колени, а чуть поодаль за оградой был приют — изнемогал жасмин душисто-сладким тленом. 
пел соловей в зеленой замеси кустов, свистел и щëлкал по июньски оголтело. оркестр безудержно рыдал среди крестов. почётный караул — что надо споро делал, 
по сторонам терял металл блестящих рыб: «ба-бах, ба-бах, звяк-звяк», излёт, трава, истома. 
в приюте говорящих судьбы мрачных глыб, — цветы, венки, один венок кричал «госто(ооооООО!)мель». 

чуть отойди, — июнь и сотни юных ртов 
смеющихся, 
целующих, 
хотящих, 
а рядом, — 
за не пройденной чертой, 
неполный строй терял в голодной пасти ящик.

Наводнение 

На улицах, блестящих от дождя, 
Смыкаются разрозненные лужи. 
Вода растёт, затягивает туже 
Воронки люков. Цоколей наждак 
Её ещё пытается сточить, 
Но под дождём потоки пузырятся 
И в сень полуподвальных рестораций 
Бесстыдно устремляются в ночи. 
А там, внутри — попробуй, догони! — 
Плывут в мейнстримах полуподземелий 
Пивные кружки, ёмкости для эля 
Колумбовым исканиям сродни. 
Безвольно тонут вилки и ножи, 
Но, в жаркий день аскеты-неулыбы, 
На стенах пабов вяленые рыбы 
Поверили в возможность вновь ожить.

То в сводках биржевых считая прибыль, 
То выпивая чашечку сакэ, 
По улице ходили сонно рыбы 
И пели гимн на рыбьем языке. 

Клонился день к неначатому веку, 
Ломился дивный новый мир в окно. 
Я рассудил: по сути, человеку 
Кем дальше стать — не всё ли нам равно? 

Наш идеал — сидеть на попе ровно, 
Уютно жить подальше от греха. 
Мы — горячи, а рыбы — хладнокровны, 
Им не нужны Соцстрах и ЖКХ. 

Чем плохо плавать рыбой-голиафом? 
Такой бадье и крокодилы — вздор! 
Хотя приятней, всё же, стать жирафом: 
И ближе босс, и шире кругозор!

У каждого свой космос 

Гельминт Гельминтович очнулся 
в утробе деда Фомича. 
Вчера Фомич опять бухнул и 
съел много рыбы сгоряча. 
Вдруг оказавшись в новом теле, 
Гельминт узнал, что мир большой, 
что дивный он на самом деле, 
и в нём тепло и хорошо. 
Бродя по улицам счастливый, 
он встретил чудо из чудес: 
закуска разная и пиво, 
как манна, сыплются с небес. 
Зажировал он в новом теле, 
но свежий ветер просвистел. 
Забрезжил свет в конце тоннеля, 
и Геля в космос улетел.

Планетный ряд 

Июнь. Солнцестояние в Москве. 
Ночь сумеречная полна затей, 
Поджелчена огнями фонарей 
И к трём утра наткнувшись на рассвет, 
Впадает в долгую дневную смерть. 
Ну, а пока над улицей "чуть свет" 
Красуется Большой Парад планет: 
Юпитер с Марсом парой среди Рыб, 
Сатурн южнее, мороком укрыт, 
Венера, в полусвете утонув, 
К серпу стареющей Луны прильнув, 
Лишь "парадирует" Планетный ряд, 
Астроязычно строящий угад 
Грядущего без умственных затрат: 
Наглядно Марс уходит в даль небес, 
В плохую видимость, успехов без...

Интуиция 

Медно-огненный диск, именуемый солнцем, 
отразился в защитных очках незнакомца - 
два закатных светила в бездонных озёрах... 
Что не так в имитации скрытого взора? 

Интуиция рыбкой нырнула в подвалы, 
под цветную поверхность зеркальных овалов, 
в марианские впадины глаз человека, 
и мгновенно вернулась ко мне жутким эхом. 

А потом настоящее солнце погасло, 
восходящие звёзды пытались напрасно 
отразиться в огромной коричневой луже, 
никому этот уличный омут не нужен.

проулочное 

«и лишь, как прежде, девочки Дега 
голубенькие оправляют перья» 
Белла Ах. Ахмадулина / "По улице моей который год…" 

Вечерними проулками, закинув рыбу 
заявки на правительственный мини-грант 
влияния на совесть улицы "по мылу", 
пройтись в сознании что снова виноват., 

Что вряд-ли молодости наливные силы 
твоей модели управления верны., 
Что на запрашиваемый бюджет уныло 
надеяться на ’вновознание’ прорыв. 

Прогулочно по-над предательства обрывом 
игривым "пленничком" эпох по смарту зря 
кино с Балбесом ’в домино’ с итогом: «Рыба!» 
признать, что в отступлении погряз, когда 

под старыми сиренями и шёпот грубый, 
под пиво ветеранки покупной любви 
став уличными щерятся полубеззубо, 
не предавая принцы-принципы свои.

Лесостихи 

Вдалеке от забористой улицы, 
от картофельных домиков фри, 
надо мной старый месяц ссутулился 
и поэта извлёк изнутри. 

И покуда норд-весты с норд-остами 
подвергают весь мир дележу, 
я дорогою робертофростовой 
глубже в лесостихи ухожу. 

Там резвятся в озёрах ромашковых 
рыба-меч, рыба-с-плеч, рыба-сон. 
Там вишу на суку вверх тормашками, 
с соловьём голося в унисон. 

А на сердце так гарсиалорково, 
что не выдохнуть, Боже ж ты мой! 
И кружится анапест над ёлками 
и над летом... пропахшем войной.

Атлантида 

Где злится мурена и бродит ставрида, 
прекрасна-нетленна живёт Атлантида: 
в широких проспектах и улочках узких 
гуляют креветки, резвятся моллюски, 
промчатся, привычно глазищи тараща, 
и рыба-тряпичник, и рыба-фонарщик. 
Хватает и тризн, и печальных отметин, 
поскольку есть в жизни всегда место смерти. 
Над островом сонным - и звёзды и кони, 
и шепчутся волны: 
ты помнишь... ты помни... 
ш-ш-ш-ш-ш...

Нарратив масс 

       Весь мир – аквариум, а люди в нем – рыбы... 
       Мы не рыбы, рыбы не мы! 

Отнерестились карнавалы, 
Парады, шествия, стихая. 
Редеют люди, рыбы ма́лы. 
И снова улица сухая. 

Удильщик с фотоаппаратом 
В свой уголок спешит с уловом. 
И я, мой друг, с тобой, как с братом, 
Делюсь художественным словом. 

Круговорот живых традиций 
Рождает новости и мемы. 
Приходит ночь, а всё не спится. 
Да, люди – рыбы, но не немы.

Опять попался на крючок 
Любви без спроса, 
Хотя, давно не свежачок, 
Тут без вопроса. 
О, сколько нас, безвестных рыб, 
У ног рыбачки, 
До предынфарктной до поры, 
В любовной скачке! 
Несёт по улицам улов, 
Молчит с улыбкой. 
Да, мир – жестокий, он таков, 
Рождённым рыбкой.

Улица с запахом моря и рыбы. 
Через заборы ползёт виноград. 
Стены - ракушечник, ржавый квадрат - 
Что ни калитка, и псы-неулыбы. 

В белом и праздничном здесь не пройдёшь - 
Запах пристанет шальным диссонансом. 
Между домами в кизячной обмазке 
Редко случается ветер и дождь. 

Курит старуха вонючий табак, 
Щурит лица терракотовый абрис, 
И провожает пришельца, осклабясь, 
В жаркого дня ослепительный мрак.

Когда отыщешь улицу без имени 

«Я раньше и не думал, что у нас 
На двоих с тобой одно лишь дыхание…» 
(И. Кормильцев) 

Когда отыщешь улицу без имени, 
из памяти дорогу к морю вымани, 
где осень остывала на песке, 
сверчковым языком треща и цокая, 
и облако, как рыба белобокая, 
бесследно растворялось вдалеке. 

Где ночь, спустившись медленно на плечи нам, 
кормила муравьёв тунцом и чечилом 
из добрых черноморских кладовых. 
А мы сидели, связанные ветрами, 
на свитере, пропахавшем сигаретами, 
во тьме, с одним дыханьем на двоих.

Созвездье Рыб 

…Наполняться жизнью, когда ты пуст. 
Помнишь, в звёздном море созвездье Рыб? 
И молочно-белой реки изгиб, 
и ветра туда пролагали путь. 
По плечу далёкие города, 
лабиринты гор под хребтом небес, 
нам казалось, времени дерзкий бес 
приручён, а главное – навсегда. 

…Посмотри в окно: горизонт в пыли, 
корабли, ржавея, кряхтят в порту, 
на уставших улицах там и тут 
бродят псы, потухший закат безлик. 
Пахнет всюду кислым грибным рагу 
да мечтой прогорклой в плену жары. 
Здесь глотает воздух созвездье Рыб 
на покрытом ржавчиной берегу.

Планетный ряд 

Июнь. Солнцестояние в Москве. 
Ночь сумеречная полна затей, 
Поджелчена огнями фонарей 
И к трём утра наткнувшись на рассвет, 
Впадает в долгую дневную смерть. 
Ну, а пока над улицей "чуть свет" 
Красуется Большой Парад планет: 
Юпитер с Марсом парой среди Рыб, 
Сатурн южнее, мороком укрыт, 
Венера, в полусвете утонув, 
К серпу стареющей Луны прильнув, 
Лишь "парадирует" Планетный ряд, 
Астроязычно строящий угад 
Грядущего без умственных затрат: 
Наглядно Марс уходит в даль небес, 
В плохую видимость, успехов без...

Лесостихи 

Вдалеке от забористой улицы, 
от картофельных домиков фри, 
надо мной старый месяц ссутулился 
и поэта извлёк изнутри. 

И покуда норд-весты с норд-остами 
подвергают весь мир дележу, 
я дорогою робертофростовой 
глубже в лесостихи ухожу. 

Там резвятся в озёрах ромашковых 
рыба-меч, рыба-с-плеч, рыба-сон. 
Там вишу на суку вверх тормашками, 
с соловьём голося в унисон. 

А на сердце так гарсиалорково, 
что не выдохнуть, Боже ж ты мой! 
И кружится анапест над ёлками 
и над летом... пропахшем войной.

Атлантида 

Где злится мурена и бродит ставрида, 
прекрасна-нетленна живёт Атлантида: 
в широких проспектах и улочках узких 
гуляют креветки, резвятся моллюски, 
промчатся, привычно глазищи тараща, 
и рыба-тряпичник, и рыба-фонарщик. 
Хватает и тризн, и печальных отметин, 
поскольку есть в жизни всегда место смерти. 
Над островом сонным - и звёзды и кони, 
и шепчутся волны: 
ты помнишь... ты помни... 
ш-ш-ш-ш-ш...

Нарратив масс 

       Весь мир – аквариум, а люди в нем – рыбы... 
       Мы не рыбы, рыбы не мы! 

Отнерестились карнавалы, 
Парады, шествия, стихая. 
Редеют люди, рыбы ма́лы. 
И снова улица сухая. 

Удильщик с фотоаппаратом 
В свой уголок спешит с уловом. 
И я, мой друг, с тобой, как с братом, 
Делюсь художественным словом. 

Круговорот живых традиций 
Рождает новости и мемы. 
Приходит ночь, а всё не спится. 
Да, люди – рыбы, но не немы.

полёт 

По улице, по Пролетарской, в сибирском городе простуженном, 
летели рыбы с пролетарками, летели — торопились к ужину. 
Шёл мелкий дождик, монотонился, на ветках клёна мёрзли листики, 
кот на окне смотрел внимательно на их полёт, с прищуром пристальным. 

И, несмотря на вечер пятницы, срывая груз стереотипов, 
домой спешили пролетарии, увидев пролетарок с рыбами. 
На фоне туч сплошных и сумрачных, над крышами в сибирском городе, 
летели рыбы с пролетарками. И это было очень здорово!

Улица с запахом моря и рыбы. 
Через заборы ползёт виноград. 
Стены - ракушечник, ржавый квадрат - 
Что ни калитка, и псы-неулыбы. 

В белом и праздничном здесь не пройдёшь - 
Запах пристанет шальным диссонансом. 
Между домами в кизячной обмазке 
Редко случается ветер и дождь. 

Курит старуха вонючий табак, 
Щурит лица терракотовый абрис, 
И провожает пришельца, осклабясь, 
В жаркого дня ослепительный мрак.

То в сводках биржевых считая прибыль, 
То выпивая чашечку сакэ, 
По улице ходили сонно рыбы 
И пели гимн на рыбьем языке. 

Клонился день к неначатому веку, 
Ломился дивный новый мир в окно. 
Я рассудил: по сути, человеку 
Кем дальше стать — не всё ли нам равно? 

Наш идеал — сидеть на попе ровно, 
Уютно жить подальше от греха. 
Мы — горячи, а рыбы — хладнокровны, 
Им не нужны Соцстрах и ЖКХ. 

Чем плохо плавать рыбой-голиафом? 
Такой бадье и крокодилы — вздор! 
Хотя приятней, всё же, стать жирафом: 
И ближе босс, и шире кругозор!

У каждого свой космос 

Гельминт Гельминтович очнулся 
в утробе деда Фомича. 
Вчера Фомич опять бухнул и 
съел много рыбы сгоряча. 
Вдруг оказавшись в новом теле, 
Гельминт узнал, что мир большой, 
что дивный он на самом деле, 
и в нём тепло и хорошо. 
Бродя по улицам счастливый, 
он встретил чудо из чудес: 
закуска разная и пиво, 
как манна, сыплются с небес. 
Зажировал он в новом теле, 
но свежий ветер просвистел. 
Забрезжил свет в конце тоннеля, 
и Геля в космос улетел.

Наводнение 

На улицах, блестящих от дождя, 
Смыкаются разрозненные лужи. 
Вода растёт, затягивает туже 
Воронки люков. Цоколей наждак 
Её ещё пытается сточить, 
Но под дождём потоки пузырятся 
И в сень полуподвальных рестораций 
Бесстыдно устремляются в ночи. 
А там, внутри — попробуй, догони! — 
Плывут в мейнстримах полуподземелий 
Пивные кружки, ёмкости для эля 
Колумбовым исканиям сродни. 
Безвольно тонут вилки и ножи, 
Но, в жаркий день аскеты-неулыбы, 
На стенах пабов вяленые рыбы 
Поверили в возможность вновь ожить.

Атлантида 

Где злится мурена и бродит ставрида, 
прекрасна-нетленна живёт Атлантида: 
в широких проспектах и улочках узких 
гуляют креветки, резвятся моллюски, 
промчатся, привычно глазищи тараща, 
и рыба-тряпичник, и рыба-фонарщик. 
Хватает и тризн, и печальных отметин, 
поскольку есть в жизни всегда место смерти. 
Над островом сонным - и звёзды и кони, 
и шепчутся волны: 
ты помнишь... ты помни... 
ш-ш-ш-ш-ш...

Ночеводы-котодыбы 

Надевая бархатные сумерки, 
состязаясь в пьяном остроумии, 
все дома становятся похожи; 
светятся неоновые бабочки, 
наэлектризованные парочки 
страстью бьют прохожих. 
Падают к дверям осколки голоса, 
тени полусфер, трапеций, конусов 
в кубриках напудренных хрущёвок; 
жирный зной сползает с подоконников, 
ночь – пора поэтов и любовников, 
и котов лощёных. 

В чёрных складках улиц обесточенных 
бродят ночеводы-котодыбы, 
и в зрачках их, полных одиночества, 
пролетают золотые рыбы.... золотые рыбы...

полёт 

По улице, по Пролетарской, в сибирском городе простуженном, 
летели рыбы с пролетарками, летели — торопились к ужину. 
Шёл мелкий дождик, монотонился, на ветках клёна мёрзли листики, 
кот на окне смотрел внимательно на их полёт, с прищуром пристальным. 

И, несмотря на вечер пятницы, срывая груз стереотипов, 
домой спешили пролетарии, увидев пролетарок с рыбами. 
На фоне туч сплошных и сумрачных, над крышами в сибирском городе, 
летели рыбы с пролетарками. И это было очень здорово!

рыбы Ыбы* (акропыт): 

улица рыбы усталых авто 
лепит к поребрикам чтобы никто 
их чуткий сон потревожить не смог 
целую светлую летнюю ночь 
а по утру чтобы избранным сим 
резать пространство достало бы сил 
Ыбу реку навестить до темна 
будто бы там (а она названа 
Ыб в словаре) рыбы будет без дна 
____ 
*_Ыб (или Ыба) — река бассейна Северной Двины в Коми

Опять попался на крючок 
Любви без спроса, 
Хотя, давно не свежачок, 
Тут без вопроса. 
О, сколько нас, безвестных рыб, 
У ног рыбачки, 
До предынфарктной до поры, 
В любовной скачке! 
Несёт по улицам улов, 
Молчит с улыбкой. 
Да, мир – жестокий, он таков, 
Рождённым рыбкой.

Когда отыщешь улицу без имени 

«Я раньше и не думал, что у нас 
На двоих с тобой одно лишь дыхание…» 
(И. Кормильцев) 

Когда отыщешь улицу без имени, 
из памяти дорогу к морю вымани, 
где осень остывала на песке, 
сверчковым языком треща и цокая, 
и облако, как рыба белобокая, 
бесследно растворялось вдалеке. 

Где ночь, спустившись медленно на плечи нам, 
кормила муравьёв тунцом и чечилом 
из добрых черноморских кладовых. 
А мы сидели, связанные ветрами, 
на свитере, пропахавшем сигаретами, 
во тьме, с одним дыханьем на двоих.

Наводнение 

На улицах, блестящих от дождя, 
Смыкаются разрозненные лужи. 
Вода растёт, затягивает туже 
Воронки люков. Цоколей наждак 
Её ещё пытается сточить, 
Но под дождём потоки пузырятся 
И в сень полуподвальных рестораций 
Бесстыдно устремляются в ночи. 
А там, внутри — попробуй, догони! — 
Плывут в мейнстримах полуподземелий 
Пивные кружки, ёмкости для эля 
Колумбовым исканиям сродни. 
Безвольно тонут вилки и ножи, 
Но, в жаркий день аскеты-неулыбы, 
На стенах пабов вяленые рыбы 
Поверили в возможность вновь ожить.

То в сводках биржевых считая прибыль, 
То выпивая чашечку сакэ, 
По улице ходили сонно рыбы 
И пели гимн на рыбьем языке. 

Клонился день к неначатому веку, 
Ломился дивный новый мир в окно. 
Я рассудил: по сути, человеку 
Кем дальше стать — не всё ли нам равно? 

Наш идеал — сидеть на попе ровно, 
Уютно жить подальше от греха. 
Мы — горячи, а рыбы — хладнокровны, 
Им не нужны Соцстрах и ЖКХ. 

Чем плохо плавать рыбой-голиафом? 
Такой бадье и крокодилы — вздор! 
Хотя приятней, всё же, стать жирафом: 
И ближе босс, и шире кругозор!

Лесостихи 

Вдалеке от забористой улицы, 
от картофельных домиков фри, 
надо мной старый месяц ссутулился 
и поэта извлёк изнутри. 

И покуда норд-весты с норд-остами 
подвергают весь мир дележу, 
я дорогою робертофростовой 
глубже в лесостихи ухожу. 

Там резвятся в озёрах ромашковых 
рыба-меч, рыба-с-плеч, рыба-сон. 
Там вишу на суку вверх тормашками, 
с соловьём голося в унисон. 

А на сердце так гарсиалорково, 
что не выдохнуть, Боже ж ты мой! 
И кружится анапест над ёлками 
и над летом... пропахшем войной.

Атлантида 

Где злится мурена и бродит ставрида, 
прекрасна-нетленна живёт Атлантида: 
в широких проспектах и улочках узких 
гуляют креветки, резвятся моллюски, 
промчатся, привычно глазищи тараща, 
и рыба-тряпичник, и рыба-фонарщик. 
Хватает и тризн, и печальных отметин, 
поскольку есть в жизни всегда место смерти. 
Над островом сонным - и звёзды и кони, 
и шепчутся волны: 
ты помнишь... ты помни... 
ш-ш-ш-ш-ш...

Классика домино 

Дом, улица, фонарь и – «Рыба!» – 
Вскричал лихой пенсионер. 
А вы в «козла» сыграть могли ба 
Пенсионера на манер?..

Улица с запахом моря и рыбы. 
Через заборы ползёт виноград. 
Стены - ракушечник, ржавый квадрат - 
Что ни калитка, и псы-неулыбы. 

В белом и праздничном здесь не пройдёшь - 
Запах пристанет шальным диссонансом. 
Между домами в кизячной обмазке 
Редко случается ветер и дождь. 

Курит старуха вонючий табак, 
Щурит лица терракотовый абрис, 
И провожает пришельца, осклабясь, 
В жаркого дня ослепительный мрак.

Когда отыщешь улицу без имени 

«Я раньше и не думал, что у нас 
На двоих с тобой одно лишь дыхание…» 
(И. Кормильцев) 

Когда отыщешь улицу без имени, 
из памяти дорогу к морю вымани, 
где осень остывала на песке, 
сверчковым языком треща и цокая, 
и облако, как рыба белобокая, 
бесследно растворялось вдалеке. 

Где ночь, спустившись медленно на плечи нам, 
кормила муравьёв тунцом и чечилом 
из добрых черноморских кладовых. 
А мы сидели, связанные ветрами, 
на свитере, пропахавшем сигаретами, 
во тьме, с одним дыханьем на двоих.

Интуиция 

Медно-огненный диск, именуемый солнцем, 
отразился в защитных очках незнакомца - 
два закатных светила в бездонных озёрах... 
Что не так в имитации скрытого взора? 

Интуиция рыбкой нырнула в подвалы, 
под цветную поверхность зеркальных овалов, 
в марианские впадины глаз человека, 
и мгновенно вернулась ко мне жутким эхом. 

А потом настоящее солнце погасло, 
восходящие звёзды пытались напрасно 
отразиться в огромной коричневой луже, 
никому этот уличный омут не нужен.

Атлантида 

Где злится мурена и бродит ставрида, 
прекрасна-нетленна живёт Атлантида: 
в широких проспектах и улочках узких 
гуляют креветки, резвятся моллюски, 
промчатся, привычно глазищи тараща, 
и рыба-тряпичник, и рыба-фонарщик. 
Хватает и тризн, и печальных отметин, 
поскольку есть в жизни всегда место смерти. 
Над островом сонным - и звёзды и кони, 
и шепчутся волны: 
ты помнишь... ты помни... 
ш-ш-ш-ш-ш...

Созвездье Рыб 

…Наполняться жизнью, когда ты пуст. 
Помнишь, в звёздном море созвездье Рыб? 
И молочно-белой реки изгиб, 
и ветра туда пролагали путь. 
По плечу далёкие города, 
лабиринты гор под хребтом небес, 
нам казалось, времени дерзкий бес 
приручён, а главное – навсегда. 

…Посмотри в окно: горизонт в пыли, 
корабли, ржавея, кряхтят в порту, 
на уставших улицах там и тут 
бродят псы, потухший закат безлик. 
Пахнет всюду кислым грибным рагу 
да мечтой прогорклой в плену жары. 
Здесь глотает воздух созвездье Рыб 
на покрытом ржавчиной берегу.

Нарратив масс 

       Весь мир – аквариум, а люди в нем – рыбы... 
       Мы не рыбы, рыбы не мы! 

Отнерестились карнавалы, 
Парады, шествия, стихая. 
Редеют люди, рыбы ма́лы. 
И снова улица сухая. 

Удильщик с фотоаппаратом 
В свой уголок спешит с уловом. 
И я, мой друг, с тобой, как с братом, 
Делюсь художественным словом. 

Круговорот живых традиций 
Рождает новости и мемы. 
Приходит ночь, а всё не спится. 
Да, люди – рыбы, но не немы.

Ночеводы-котодыбы 

Надевая бархатные сумерки, 
состязаясь в пьяном остроумии, 
все дома становятся похожи; 
светятся неоновые бабочки, 
наэлектризованные парочки 
страстью бьют прохожих. 
Падают к дверям осколки голоса, 
тени полусфер, трапеций, конусов 
в кубриках напудренных хрущёвок; 
жирный зной сползает с подоконников, 
ночь – пора поэтов и любовников, 
и котов лощёных. 

В чёрных складках улиц обесточенных 
бродят ночеводы-котодыбы, 
и в зрачках их, полных одиночества, 
пролетают золотые рыбы.... золотые рыбы...

рыбы Ыбы* (акропыт): 

улица рыбы усталых авто 
лепит к поребрикам чтобы никто 
их чуткий сон потревожить не смог 
целую светлую летнюю ночь 
а по утру чтобы избранным сим 
резать пространство достало бы сил 
Ыбу реку навестить до темна 
будто бы там (а она названа 
Ыб в словаре) рыбы будет без дна 
____ 
*_Ыб (или Ыба) — река бассейна Северной Двины в Коми

Город Чешуйчатый, или Выбор рыбы 

Чудо-юдо рыба-кит, 
Город на ките стоит – 
С улочками, с башнями, 
Кру́гом рощи с пашнями. 

Я гуляю по киту, 
Выбрал рыбу, да не ту: 
Гнётся плац под пяткою 
Чешуёй-брусчаткою. 

То ли дело почва – ах! – 
У китовых черепах: 
Твёрдое покрытие. 
Правда, трудно рыть её: 

Бьёшь лопатой – цок да цок – 
Не засеешь колосок... 
Город, может, лучше там, 
Но живу в Чешуйчатом.

Когда отыщешь улицу без имени 

«Я раньше и не думал, что у нас 
На двоих с тобой одно лишь дыхание…» 
(И. Кормильцев) 

Когда отыщешь улицу без имени, 
из памяти дорогу к морю вымани, 
где осень остывала на песке, 
сверчковым языком треща и цокая, 
и облако, как рыба белобокая, 
бесследно растворялось вдалеке. 

Где ночь, спустившись медленно на плечи нам, 
кормила муравьёв тунцом и чечилом 
из добрых черноморских кладовых. 
А мы сидели, связанные ветрами, 
на свитере, пропахавшем сигаретами, 
во тьме, с одним дыханьем на двоих.

Наводнение 

На улицах, блестящих от дождя, 
Смыкаются разрозненные лужи. 
Вода растёт, затягивает туже 
Воронки люков. Цоколей наждак 
Её ещё пытается сточить, 
Но под дождём потоки пузырятся 
И в сень полуподвальных рестораций 
Бесстыдно устремляются в ночи. 
А там, внутри — попробуй, догони! — 
Плывут в мейнстримах полуподземелий 
Пивные кружки, ёмкости для эля 
Колумбовым исканиям сродни. 
Безвольно тонут вилки и ножи, 
Но, в жаркий день аскеты-неулыбы, 
На стенах пабов вяленые рыбы 
Поверили в возможность вновь ожить.

То в сводках биржевых считая прибыль, 
То выпивая чашечку сакэ, 
По улице ходили сонно рыбы 
И пели гимн на рыбьем языке. 

Клонился день к неначатому веку, 
Ломился дивный новый мир в окно. 
Я рассудил: по сути, человеку 
Кем дальше стать — не всё ли нам равно? 

Наш идеал — сидеть на попе ровно, 
Уютно жить подальше от греха. 
Мы — горячи, а рыбы — хладнокровны, 
Им не нужны Соцстрах и ЖКХ. 

Чем плохо плавать рыбой-голиафом? 
Такой бадье и крокодилы — вздор! 
Хотя приятней, всё же, стать жирафом: 
И ближе босс, и шире кругозор!

У каждого свой космос 

Гельминт Гельминтович очнулся 
в утробе деда Фомича. 
Вчера Фомич опять бухнул и 
съел много рыбы сгоряча. 
Вдруг оказавшись в новом теле, 
Гельминт узнал, что мир большой, 
что дивный он на самом деле, 
и в нём тепло и хорошо. 
Бродя по улицам счастливый, 
он встретил чудо из чудес: 
закуска разная и пиво, 
как манна, сыплются с небес. 
Зажировал он в новом теле, 
но свежий ветер просвистел. 
Забрезжил свет в конце тоннеля, 
и Геля в космос улетел.

Планетный ряд 

Июнь. Солнцестояние в Москве. 
Ночь сумеречная полна затей, 
Поджелчена огнями фонарей 
И к трём утра наткнувшись на рассвет, 
Впадает в долгую дневную смерть. 
Ну, а пока над улицей "чуть свет" 
Красуется Большой Парад планет: 
Юпитер с Марсом парой среди Рыб, 
Сатурн южнее, мороком укрыт, 
Венера, в полусвете утонув, 
К серпу стареющей Луны прильнув, 
Лишь "парадирует" Планетный ряд, 
Астроязычно строящий угад 
Грядущего без умственных затрат: 
Наглядно Марс уходит в даль небес, 
В плохую видимость, успехов без...

Лесостихи 

Вдалеке от забористой улицы, 
от картофельных домиков фри, 
надо мной старый месяц ссутулился 
и поэта извлёк изнутри. 

И покуда норд-весты с норд-остами 
подвергают весь мир дележу, 
я дорогою робертофростовой 
глубже в лесостихи ухожу. 

Там резвятся в озёрах ромашковых 
рыба-меч, рыба-с-плеч, рыба-сон. 
Там вишу на суку вверх тормашками, 
с соловьём голося в унисон. 

А на сердце так гарсиалорково, 
что не выдохнуть, Боже ж ты мой! 
И кружится анапест над ёлками 
и над летом... пропахшем войной.

Атлантида 

Где злится мурена и бродит ставрида, 
прекрасна-нетленна живёт Атлантида: 
в широких проспектах и улочках узких 
гуляют креветки, резвятся моллюски, 
промчатся, привычно глазищи тараща, 
и рыба-тряпичник, и рыба-фонарщик. 
Хватает и тризн, и печальных отметин, 
поскольку есть в жизни всегда место смерти. 
Над островом сонным - и звёзды и кони, 
и шепчутся волны: 
ты помнишь... ты помни... 
ш-ш-ш-ш-ш...

Созвездье Рыб 

…Наполняться жизнью, когда ты пуст. 
Помнишь, в звёздном море созвездье Рыб? 
И молочно-белой реки изгиб, 
и ветра туда пролагали путь. 
По плечу далёкие города, 
лабиринты гор под хребтом небес, 
нам казалось, времени дерзкий бес 
приручён, а главное – навсегда. 

…Посмотри в окно: горизонт в пыли, 
корабли, ржавея, кряхтят в порту, 
на уставших улицах там и тут 
бродят псы, потухший закат безлик. 
Пахнет всюду кислым грибным рагу 
да мечтой прогорклой в плену жары. 
Здесь глотает воздух созвездье Рыб 
на покрытом ржавчиной берегу.

Лесостихи 

Вдалеке от забористой улицы, 
от картофельных домиков фри, 
надо мной старый месяц ссутулился 
и поэта извлёк изнутри. 

И покуда норд-весты с норд-остами 
подвергают весь мир дележу, 
я дорогою робертофростовой 
глубже в лесостихи ухожу. 

Там резвятся в озёрах ромашковых 
рыба-меч, рыба-с-плеч, рыба-сон. 
Там вишу на суку вверх тормашками, 
с соловьём голося в унисон. 

А на сердце так гарсиалорково, 
что не выдохнуть, Боже ж ты мой! 
И кружится анапест над ёлками 
и над летом... пропахшем войной.

Атлантида 

Где злится мурена и бродит ставрида, 
прекрасна-нетленна живёт Атлантида: 
в широких проспектах и улочках узких 
гуляют креветки, резвятся моллюски, 
промчатся, привычно глазищи тараща, 
и рыба-тряпичник, и рыба-фонарщик. 
Хватает и тризн, и печальных отметин, 
поскольку есть в жизни всегда место смерти. 
Над островом сонным - и звёзды и кони, 
и шепчутся волны: 
ты помнишь... ты помни... 
ш-ш-ш-ш-ш...