Нужно носить в себе ещё хаос, 
чтобы быть в состоянии родить 
танцующую звезду.
Ф.Ницше

Прогресс бессмыслен, пророки лживы.
Смотри: по кромке "сейчас и здесь"
Из бездны в бездну танцует Шива,
Лихим восторгом охвачен весь;
Крушит в безумном своём экстазе
Причинно-следственные клубки,
Структуры молекулярных связей,
Законы, синапсы и стихи;
Стирает в пыль имена людские,
Тиары, лозунги и клинки
И кормит сонную энтропию
Кусками мира с шестой руки.
На суть вещей бесполезно злиться:
Танцует Шива, вселенски мудр,
И бездна смотрит на наши лица
Сквозь маски образов и культур;
Глядит, любуясь и насмехаясь,
На нас, упорствующих в бреду.
Способен только голодный хаос
Родить танцующую звезду –
И к новой точке Большого взрыва,
Другим богам объявив войну,
Сквозь нашу эру танцует Шива,
Виток спирали почти замкнув.

В первый раз мы встретились под Ростовом. 
Ты хромал, был в ссылке, писал поэмы,
и любил Варвару. В её оковах
ты не видел, к счастью, большой проблемы.

Я была прядильщицей и невестой
кузнеца – создателя редких сабель.
Ты шутил, что в сердце, как в бочке – места,
 а любовь – не зелье, чтоб пить по капле.

Я жила, как в сказке, не зная скуки,
позови – пошла б за тобой по свету.
Мы потом сто лет провели в разлуке, 
но судьба свела нас московским летом.

Тотчас я узнала тебя по знакам: 
ты хромал и строки сплетал умело
о любви, о Господе, о Живаго,
о свече, которая всё горела.

И кружась в отчаянной круговерти, 
шли на дно мы, в страсти опять тонули.
…Сорок лет прошло с нашей прошлой смерти.
А вчера мы снова столкнулись…в Туле.
  
Был квартирник сольный, поэты, крики.
Самовары водки, стаканы чая.
Ты хромал, подписывал молча книги.
И шептал мне ночью: «Нашлась, родная».

Хватай рюкзак и запрыгивай в лучшие кеды.
Помчали со мной, я уже проложил маршрут.
Открыты для нас горизонты и турникеты,
и звезды над нами как поводыри идут.
Ныряй и резвись в молодильном котле Байкала,
студёной каспийской водой заполняйся всклянь.
Стань снегом, накрывшим горбатый хребет Урала,
и птицей над этим хребтом, непременно – стань!
Впускай в альвеолы спесивый азарт Монмартра,
кураж Эвереста, вонзённого в тромп небес.
Почувствуй шальное биение миокарда,
когда сквозь тебя прорастает сибирский лес,
когда Петербург укрывает туманом плечи,
а старенький плащ, точно фантиком, шелестит…
И звезды сияют,
и путь наш далёк и млечен,
и жизни так много, что страшно не донести…

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

"У каждого человека свои звезды."
Антуан де Сент-Экзюпери

Ушёл. И даже слова не сказал.
На непроглядно-мрачном небосклоне
взошла одна далекая звезда.
Как будто Бог тебя на руки поднял,
и завещал светить из темноты
потерянным, оставленным, заблудшим.
Пополнились ряды моих святых.
Поверишь, нет, но, cобираясь, ты
случайно прихватил вторую душу.

Так появился странный наш дуэт.
Ты к ночи просыпался, я ложилась.
Ты зажигал над горизонтом свет.
Я пустоту под крышей сторожила.
В клобук вязалось время, сон и явь.
В года 
стекали 
сумерки-минуты…
Перебродил кагором скорбный яд.
Ведь я — земная, из простых Плеяд,
а здесь — не поднебесье; мелко, 
мутно.

Я увлеклась. Живой огонь согрел
закованные троеперстьем пальцы.
На пыльных витражах моих капелл
задвигались фигуры легких вальсов.
От блеска потускнели образа —
Ещё звезда, ещё, десятки, сотни…
Сместилась ось мирского колеса,
Менялась эра, вера, полюса.
И я ушла на поиски "сегодня".

А ты мне даже слова не сказал.

Метеор пролетает сквозь ночь в неоконченном рейсе,
И безмолвствует мир, сокровенное чудо тая.
На плече Ориона сгорает звезда Бетельгейзе,
А моё холодит ледяная ладошка твоя.

Я натужно дышу, к безрассудным мечтам не готовый,
И гляжу, как теряется свет в междузвездной пыли…
Мы с тобой наблюдаем рождение дальней Сверхновой,
Чей торжественный луч слишком долго летел до Земли.

И когда эта вспышка спиралью туманности взвинтит,
Полоснув по глазам среди гулкой пустой темноты,
Я скажу: 
- Это просто идёт термоядерный синтез...
-Это наша любовь зажигает звезду, - отзовешься мне ты.

Странно. Лицо с непослушною чёлкою, 
Откуда я знаю глаза эти чёрные? 
Смотрю на тебя и вижу отчётливо: 
Твоя стипендия будет потрачена 
На розы, кафешки, всякую всячину. 
Ты шаг замедляешь, глядишь озадаченно... 
Прогулки. Свидания чайно-нечаянные. 
Июньский полдень, кольцо обручальное. 
...Трое детей... Измены, молчание.. 
С отцом — сыновья, дочь — с матерью. 
Развод. Срывы. Психосоматика... 
Ты приближаешься, взгляд внимательный. 
Замерев, стою на тротуарном снегу. 
Полуулыбка почти знакомых губ. 
Я разворачиваюсь и бегу, бегу...

Есть у старого замка забытый пруд,
разрезают стрекозы там жаркий воздух.
Шебурша над водой, камыши растут,
и приходят помыться ночами звезды.
«Смит энд Вессон» оставь на краю стола…
бизнес-планы, счета, пачку дури и сметы. 
Путь к пруду проложи, отложив дела.
Там тебя сильно ждут, не сказав об этом.
Ты представь, что тому, кто сидит в пруду,
зябко, сумрачно, мокро, в нос лезут рыбки.
-"И пускай, "- тихо думает: "подожду".
Он мечтает дождаться твоей улыбки.

Не коварный, как дядька, а с ним и мать,
папу грохнувшие от безделия.
милый Гамлет, ты должен его узнать,
этот кто -то - твоя Офелия!

Заметался пожар голубой... 
Сергей Есенин

Ты уходишь – и впору бросаться на стены,
Объявляя навязчивым мыслям войну.
Легионы сомнений выходят из тени,
И рассудок вскипает за пару минут.
Драгоценных мгновений досадная трата,
Удушающий страх – где и с кем ты была?..
Я порой ощущаю себя Геростратом,
Опьянённым желанием сжечь всё дотла.
И не надо меня утешать, как мальчишку,
Укорять за отчаянный, бешеный нрав.
Ты так ласково лжёшь, так жестоко молчишь, что
Я и сам забываю, что было вчера.
Пусть другие вздыхают – ах, бурная юность,
Опаляющий крылья пожар голубой...
Если ревность и страсть через год не убьют нас,
Мы, быть может, узнаем, что значит любовь.

Это горький исход, он придуман не нами:
Если загнаны люди – стреляют в коней.
Но у нас не обходится дело конями,
Мы хотим, чтоб и всадникам было больней,
Чтоб жестоко и долго тянулись мученья,
Чтоб немыслимо – вместе и тягостно – врозь.
Не пойму, что случилось со мной и зачем я
Подавляю в себе перезревшую злость.
Ты не ищешь для искры значительный повод
И огниво повсюду таскаешь с собой.
Если воин запальчив, заносчив и молод,
Для него не победа важнее, а бой.
Я всегда виновата: капризная, злая,
То другого ищу, то давно не верна.
Но в сегодняшней схватке решила, что зря я
Не держу оборону. Война так война!
И гори оно всё фиолетовым, синим,
Пионерским, бенгальским, зенитным огнём.
Нам не нужно для вечных упрёков усилий.
Разойдёмся! И в этом себя упрекнём.

Загорается небо узором знакомых созвездий,
Я к тебе подхожу и легонько касаюсь плеча.
В этот миг единения звук до того неуместен,
Что дрожит тишина - не спугнуть бы её сгоряча...

Тонкий абрис галактики тонет в безудержной вспышке -
Новорожденный мир издаёт торжествующий крик.
Я с наивным восторгом тебе говорю еле слышно:
- Мы свидетели чуда, любимый. Смотри же, смотри...

И, теряясь, как девочка, слов подобрать не умея,
Приникаю к тебе и неспешные мысли веду:
Вот теперь, наконец, завершилась моя одиссея -
Повстречавшись однажды с тобой, я свою отыскала звезду.

По вечерам она заварит зелёный чай – 
и вы станете общаться. На любые темы. 
Ты будешь обнимать её по ночам, 
радуя своё и её тело. 
Утром принесёшь ей кофе в постель, – 
со сливками, – она так хочет. 
А ещё – у вас будет трое детей. 
Два сына и дочка. 
Ты научишься узнавать её шаги, – 
сразу, как только они застучат в подъезде. 
Вы будете наматывать жизненные круги – 
в счастье, вместе. 
Вы будете жить в любви. Но пока, – сейчас! – 
вы лишь идёте друг к другу навстречу. 
И самое важное в жизни для вас – 
быть замеченным. 
Так присмотрись же, вглядись – вот она. С тобой 
пока незнакома, и ты с ней – тоже. 
Остановись. Окликни её. Стой!.. 
Что ты делаешь?! Что же…

Странно. Лицо с непослушною чёлкою, 
Откуда я знаю глаза эти чёрные? 
Смотрю на тебя и вижу отчётливо: 
Твоя стипендия будет потрачена 
На розы, кафешки, всякую всячину. 
Ты шаг замедляешь, глядишь озадаченно... 
Прогулки. Свидания чайно-нечаянные. 
Июньский полдень, кольцо обручальное. 
...Трое детей... Измены, молчание.. 
С отцом — сыновья, дочь — с матерью. 
Развод. Срывы. Психосоматика... 
Ты приближаешься, взгляд внимательный. 
Замерев, стою на тротуарном снегу. 
Полуулыбка почти знакомых губ. 
Я разворачиваюсь и бегу, бегу...

Хватай рюкзак и запрыгивай в лучшие кеды.
Помчали со мной, я уже проложил маршрут.
Открыты для нас горизонты и турникеты,
и звезды над нами как поводыри идут.
Ныряй и резвись в молодильном котле Байкала,
студёной каспийской водой заполняйся всклянь.
Стань снегом, накрывшим горбатый хребет Урала,
и птицей над этим хребтом, непременно – стань!
Впускай в альвеолы спесивый азарт Монмартра,
кураж Эвереста, вонзённого в тромп небес.
Почувствуй шальное биение миокарда,
когда сквозь тебя прорастает сибирский лес,
когда Петербург укрывает туманом плечи,
а старенький плащ, точно фантиком, шелестит…
И звезды сияют,
и путь наш далёк и млечен,
и жизни так много, что страшно не донести…

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

Заметался пожар голубой... 
Сергей Есенин

Ты уходишь – и впору бросаться на стены,
Объявляя навязчивым мыслям войну.
Легионы сомнений выходят из тени,
И рассудок вскипает за пару минут.
Драгоценных мгновений досадная трата,
Удушающий страх – где и с кем ты была?..
Я порой ощущаю себя Геростратом,
Опьянённым желанием сжечь всё дотла.
И не надо меня утешать, как мальчишку,
Укорять за отчаянный, бешеный нрав.
Ты так ласково лжёшь, так жестоко молчишь, что
Я и сам забываю, что было вчера.
Пусть другие вздыхают – ах, бурная юность,
Опаляющий крылья пожар голубой...
Если ревность и страсть через год не убьют нас,
Мы, быть может, узнаем, что значит любовь.

Это горький исход, он придуман не нами:
Если загнаны люди – стреляют в коней.
Но у нас не обходится дело конями,
Мы хотим, чтоб и всадникам было больней,
Чтоб жестоко и долго тянулись мученья,
Чтоб немыслимо – вместе и тягостно – врозь.
Не пойму, что случилось со мной и зачем я
Подавляю в себе перезревшую злость.
Ты не ищешь для искры значительный повод
И огниво повсюду таскаешь с собой.
Если воин запальчив, заносчив и молод,
Для него не победа важнее, а бой.
Я всегда виновата: капризная, злая,
То другого ищу, то давно не верна.
Но в сегодняшней схватке решила, что зря я
Не держу оборону. Война так война!
И гори оно всё фиолетовым, синим,
Пионерским, бенгальским, зенитным огнём.
Нам не нужно для вечных упрёков усилий.
Разойдёмся! И в этом себя упрекнём.

Метеор пролетает сквозь ночь в неоконченном рейсе,
И безмолвствует мир, сокровенное чудо тая.
На плече Ориона сгорает звезда Бетельгейзе,
А моё холодит ледяная ладошка твоя.

Я натужно дышу, к безрассудным мечтам не готовый,
И гляжу, как теряется свет в междузвездной пыли…
Мы с тобой наблюдаем рождение дальней Сверхновой,
Чей торжественный луч слишком долго летел до Земли.

И когда эта вспышка спиралью туманности взвинтит,
Полоснув по глазам среди гулкой пустой темноты,
Я скажу: 
- Это просто идёт термоядерный синтез...
-Это наша любовь зажигает звезду, - отзовешься мне ты.

Загорается небо узором знакомых созвездий,
Я к тебе подхожу и легонько касаюсь плеча.
В этот миг единения звук до того неуместен,
Что дрожит тишина - не спугнуть бы её сгоряча...

Тонкий абрис галактики тонет в безудержной вспышке -
Новорожденный мир издаёт торжествующий крик.
Я с наивным восторгом тебе говорю еле слышно:
- Мы свидетели чуда, любимый. Смотри же, смотри...

И, теряясь, как девочка, слов подобрать не умея,
Приникаю к тебе и неспешные мысли веду:
Вот теперь, наконец, завершилась моя одиссея -
Повстречавшись однажды с тобой, я свою отыскала звезду.

Я смотрю на выросших детей,
ясно вижу маленькие пятки,
первый шаг, застенчивый и шаткий:
цветоносы чёрных орхидей.

Вижу шоколадно-липкий рот,
занавески в йогуртовых пятнах.
Детская Вселенная нарядна:
первоцветы мангровых болот.

Фрески в спальне, кухонный мольберт –
в твёрдых ручках маленьких Пикассо.
Мне купать в шампуни биомассу:
полевой растрёпанный букет.

Школьный вальс и первая любовь,
неспокойный табель и обиды.
Сердце старшей дочери разбито:
время для засушенных цветов.

Сложный возраст, чёрно-белый цвет,
гормонально-динамитный статус.
Сын с обеда – несъедобный кактус:
суккуленту хочется взрослеть.

Убежало детство через край
съёмной пятикомнатной кастрюли,
и в несовершенный мир шагнули
дети – сеять свой цветочный рай...

Нужно носить в себе ещё хаос, 
чтобы быть в состоянии родить 
танцующую звезду.
Ф.Ницше

Прогресс бессмыслен, пророки лживы.
Смотри: по кромке "сейчас и здесь"
Из бездны в бездну танцует Шива,
Лихим восторгом охвачен весь;
Крушит в безумном своём экстазе
Причинно-следственные клубки,
Структуры молекулярных связей,
Законы, синапсы и стихи;
Стирает в пыль имена людские,
Тиары, лозунги и клинки
И кормит сонную энтропию
Кусками мира с шестой руки.
На суть вещей бесполезно злиться:
Танцует Шива, вселенски мудр,
И бездна смотрит на наши лица
Сквозь маски образов и культур;
Глядит, любуясь и насмехаясь,
На нас, упорствующих в бреду.
Способен только голодный хаос
Родить танцующую звезду –
И к новой точке Большого взрыва,
Другим богам объявив войну,
Сквозь нашу эру танцует Шива,
Виток спирали почти замкнув.

Я забыл навеки её походку,
И глаза, и римский точёный профиль.
Мой приятель демон сработал чётко –
Господин Мефодий Исаич Тоффель.

Ах, ну да, Исаевич. Вы простите,
Панибратство здесь не уместно, право…
…Книга Жизни набрана сплошь петитом,
У меня карманная, in octavo,

Но зато в ней чистые есть страницы,
Я пишу, ad libitum жизнь меняя.
Правда, часто хочется застрелиться,
Только пули брезгают негодяем.

(Не могу избавиться от латыни –
Надоела, словно лишай на коже.
Лет пятьсот назад изучал в Турине,
Но, увы, привычка осталась всё же.) 

Я давно не тот и слегка сутулюсь,
до сих пор хромаю. А вдруг узнаешь?
Я уеду завтра же к тётке в Тулу –
Со времён Лжедмитрия ждёт, родная.

В первый раз мы встретились под Ростовом. 
Ты хромал, был в ссылке, писал поэмы,
и любил Варвару. В её оковах
ты не видел, к счастью, большой проблемы.

Я была прядильщицей и невестой
кузнеца – создателя редких сабель.
Ты шутил, что в сердце, как в бочке – места,
 а любовь – не зелье, чтоб пить по капле.

Я жила, как в сказке, не зная скуки,
позови – пошла б за тобой по свету.
Мы потом сто лет провели в разлуке, 
но судьба свела нас московским летом.

Тотчас я узнала тебя по знакам: 
ты хромал и строки сплетал умело
о любви, о Господе, о Живаго,
о свече, которая всё горела.

И кружась в отчаянной круговерти, 
шли на дно мы, в страсти опять тонули.
…Сорок лет прошло с нашей прошлой смерти.
А вчера мы снова столкнулись…в Туле.
  
Был квартирник сольный, поэты, крики.
Самовары водки, стаканы чая.
Ты хромал, подписывал молча книги.
И шептал мне ночью: «Нашлась, родная».

Хватай рюкзак и запрыгивай в лучшие кеды.
Помчали со мной, я уже проложил маршрут.
Открыты для нас горизонты и турникеты,
и звезды над нами как поводыри идут.
Ныряй и резвись в молодильном котле Байкала,
студёной каспийской водой заполняйся всклянь.
Стань снегом, накрывшим горбатый хребет Урала,
и птицей над этим хребтом, непременно – стань!
Впускай в альвеолы спесивый азарт Монмартра,
кураж Эвереста, вонзённого в тромп небес.
Почувствуй шальное биение миокарда,
когда сквозь тебя прорастает сибирский лес,
когда Петербург укрывает туманом плечи,
а старенький плащ, точно фантиком, шелестит…
И звезды сияют,
и путь наш далёк и млечен,
и жизни так много, что страшно не донести…

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

Заметался пожар голубой... 
Сергей Есенин

Ты уходишь – и впору бросаться на стены,
Объявляя навязчивым мыслям войну.
Легионы сомнений выходят из тени,
И рассудок вскипает за пару минут.
Драгоценных мгновений досадная трата,
Удушающий страх – где и с кем ты была?..
Я порой ощущаю себя Геростратом,
Опьянённым желанием сжечь всё дотла.
И не надо меня утешать, как мальчишку,
Укорять за отчаянный, бешеный нрав.
Ты так ласково лжёшь, так жестоко молчишь, что
Я и сам забываю, что было вчера.
Пусть другие вздыхают – ах, бурная юность,
Опаляющий крылья пожар голубой...
Если ревность и страсть через год не убьют нас,
Мы, быть может, узнаем, что значит любовь.

Это горький исход, он придуман не нами:
Если загнаны люди – стреляют в коней.
Но у нас не обходится дело конями,
Мы хотим, чтоб и всадникам было больней,
Чтоб жестоко и долго тянулись мученья,
Чтоб немыслимо – вместе и тягостно – врозь.
Не пойму, что случилось со мной и зачем я
Подавляю в себе перезревшую злость.
Ты не ищешь для искры значительный повод
И огниво повсюду таскаешь с собой.
Если воин запальчив, заносчив и молод,
Для него не победа важнее, а бой.
Я всегда виновата: капризная, злая,
То другого ищу, то давно не верна.
Но в сегодняшней схватке решила, что зря я
Не держу оборону. Война так война!
И гори оно всё фиолетовым, синим,
Пионерским, бенгальским, зенитным огнём.
Нам не нужно для вечных упрёков усилий.
Разойдёмся! И в этом себя упрекнём.

Этот мир – для тебя, от светил до косматых комет.
Только тронь Млечный Путь – и созвездья счастливые ластятся.
Для тебя – и расхристанный Рим, и святой Назарет.
Оставался бы здесь. Для чего тебе страшная пятница?
Не спеши на Голгофу. Смотри, как печален Отец.
Но холстину с причастным вином собирая до вечери,
Ты уходишь из дома, накинув терновый венец,
Босиком по холодной воде к рыбарям недоверчивым…
И тебя поминая в быту, суесловно греша,
Звёзды с неба хватая, однажды постигнем, наверное,
Почему сумасбродная птаха – живая душа
Для кого-то дороже, чем вся неживая вселенная.

"У каждого человека свои звезды."
Антуан де Сент-Экзюпери

Ушёл. И даже слова не сказал.
На непроглядно-мрачном небосклоне
взошла одна далекая звезда.
Как будто Бог тебя на руки поднял,
и завещал светить из темноты
потерянным, оставленным, заблудшим.
Пополнились ряды моих святых.
Поверишь, нет, но, cобираясь, ты
случайно прихватил вторую душу.

Так появился странный наш дуэт.
Ты к ночи просыпался, я ложилась.
Ты зажигал над горизонтом свет.
Я пустоту под крышей сторожила.
В клобук вязалось время, сон и явь.
В года 
стекали 
сумерки-минуты…
Перебродил кагором скорбный яд.
Ведь я — земная, из простых Плеяд,
а здесь — не поднебесье; мелко, 
мутно.

Я увлеклась. Живой огонь согрел
закованные троеперстьем пальцы.
На пыльных витражах моих капелл
задвигались фигуры легких вальсов.
От блеска потускнели образа —
Ещё звезда, ещё, десятки, сотни…
Сместилась ось мирского колеса,
Менялась эра, вера, полюса.
И я ушла на поиски "сегодня".

А ты мне даже слова не сказал.

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

Авитаминоз, обостренье маний, 
аритмия, сбой остро-гормональный – 
огненною лавой поток желаний
зажигает март.
Формулу души полонит Венера.
Вектор у неё – выбор кавалера,
крутит в гороскопах дома и сферы,
загадав на Марс…

Что мне предсказанья небес, гаданья!
Легион безумных полков таранит,
в голове бега мыслей тараканьих.
Cтану ли тупей? 
Телефон терзаю и неустанно
повторяю имя твоё, желанный,
даже не мечтай, что я перестану
думать о тебе.

О тебе лезгинкой любви пульсары
разрослись во мне, словно динозавры,
им не важно – будет ли послезавтра
паводок, потоп.
Позабыв сличить светоносность аур,
догорим до чёрной дыры, блазара…
Обещай, финальным аккордом бала
фортель под хип-хоп.

Метеор пролетает сквозь ночь в неоконченном рейсе,
И безмолвствует мир, сокровенное чудо тая.
На плече Ориона сгорает звезда Бетельгейзе,
А моё холодит ледяная ладошка твоя.

Я натужно дышу, к безрассудным мечтам не готовый,
И гляжу, как теряется свет в междузвездной пыли…
Мы с тобой наблюдаем рождение дальней Сверхновой,
Чей торжественный луч слишком долго летел до Земли.

И когда эта вспышка спиралью туманности взвинтит,
Полоснув по глазам среди гулкой пустой темноты,
Я скажу: 
- Это просто идёт термоядерный синтез...
-Это наша любовь зажигает звезду, - отзовешься мне ты.

По вечерам она заварит зелёный чай – 
и вы станете общаться. На любые темы. 
Ты будешь обнимать её по ночам, 
радуя своё и её тело. 
Утром принесёшь ей кофе в постель, – 
со сливками, – она так хочет. 
А ещё – у вас будет трое детей. 
Два сына и дочка. 
Ты научишься узнавать её шаги, – 
сразу, как только они застучат в подъезде. 
Вы будете наматывать жизненные круги – 
в счастье, вместе. 
Вы будете жить в любви. Но пока, – сейчас! – 
вы лишь идёте друг к другу навстречу. 
И самое важное в жизни для вас – 
быть замеченным. 
Так присмотрись же, вглядись – вот она. С тобой 
пока незнакома, и ты с ней – тоже. 
Остановись. Окликни её. Стой!.. 
Что ты делаешь?! Что же…

Хватай рюкзак и запрыгивай в лучшие кеды.
Помчали со мной, я уже проложил маршрут.
Открыты для нас горизонты и турникеты,
и звезды над нами как поводыри идут.
Ныряй и резвись в молодильном котле Байкала,
студёной каспийской водой заполняйся всклянь.
Стань снегом, накрывшим горбатый хребет Урала,
и птицей над этим хребтом, непременно – стань!
Впускай в альвеолы спесивый азарт Монмартра,
кураж Эвереста, вонзённого в тромп небес.
Почувствуй шальное биение миокарда,
когда сквозь тебя прорастает сибирский лес,
когда Петербург укрывает туманом плечи,
а старенький плащ, точно фантиком, шелестит…
И звезды сияют,
и путь наш далёк и млечен,
и жизни так много, что страшно не донести…

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

Метеор пролетает сквозь ночь в неоконченном рейсе,
И безмолвствует мир, сокровенное чудо тая.
На плече Ориона сгорает звезда Бетельгейзе,
А моё холодит ледяная ладошка твоя.

Я натужно дышу, к безрассудным мечтам не готовый,
И гляжу, как теряется свет в междузвездной пыли…
Мы с тобой наблюдаем рождение дальней Сверхновой,
Чей торжественный луч слишком долго летел до Земли.

И когда эта вспышка спиралью туманности взвинтит,
Полоснув по глазам среди гулкой пустой темноты,
Я скажу: 
- Это просто идёт термоядерный синтез...
-Это наша любовь зажигает звезду, - отзовешься мне ты.

Нужно носить в себе ещё хаос, 
чтобы быть в состоянии родить 
танцующую звезду.
Ф.Ницше

Прогресс бессмыслен, пророки лживы.
Смотри: по кромке "сейчас и здесь"
Из бездны в бездну танцует Шива,
Лихим восторгом охвачен весь;
Крушит в безумном своём экстазе
Причинно-следственные клубки,
Структуры молекулярных связей,
Законы, синапсы и стихи;
Стирает в пыль имена людские,
Тиары, лозунги и клинки
И кормит сонную энтропию
Кусками мира с шестой руки.
На суть вещей бесполезно злиться:
Танцует Шива, вселенски мудр,
И бездна смотрит на наши лица
Сквозь маски образов и культур;
Глядит, любуясь и насмехаясь,
На нас, упорствующих в бреду.
Способен только голодный хаос
Родить танцующую звезду –
И к новой точке Большого взрыва,
Другим богам объявив войну,
Сквозь нашу эру танцует Шива,
Виток спирали почти замкнув.

Я забыл навеки её походку,
И глаза, и римский точёный профиль.
Мой приятель демон сработал чётко –
Господин Мефодий Исаич Тоффель.

Ах, ну да, Исаевич. Вы простите,
Панибратство здесь не уместно, право…
…Книга Жизни набрана сплошь петитом,
У меня карманная, in octavo,

Но зато в ней чистые есть страницы,
Я пишу, ad libitum жизнь меняя.
Правда, часто хочется застрелиться,
Только пули брезгают негодяем.

(Не могу избавиться от латыни –
Надоела, словно лишай на коже.
Лет пятьсот назад изучал в Турине,
Но, увы, привычка осталась всё же.) 

Я давно не тот и слегка сутулюсь,
до сих пор хромаю. А вдруг узнаешь?
Я уеду завтра же к тётке в Тулу –
Со времён Лжедмитрия ждёт, родная.

В первый раз мы встретились под Ростовом. 
Ты хромал, был в ссылке, писал поэмы,
и любил Варвару. В её оковах
ты не видел, к счастью, большой проблемы.

Я была прядильщицей и невестой
кузнеца – создателя редких сабель.
Ты шутил, что в сердце, как в бочке – места,
 а любовь – не зелье, чтоб пить по капле.

Я жила, как в сказке, не зная скуки,
позови – пошла б за тобой по свету.
Мы потом сто лет провели в разлуке, 
но судьба свела нас московским летом.

Тотчас я узнала тебя по знакам: 
ты хромал и строки сплетал умело
о любви, о Господе, о Живаго,
о свече, которая всё горела.

И кружась в отчаянной круговерти, 
шли на дно мы, в страсти опять тонули.
…Сорок лет прошло с нашей прошлой смерти.
А вчера мы снова столкнулись…в Туле.
  
Был квартирник сольный, поэты, крики.
Самовары водки, стаканы чая.
Ты хромал, подписывал молча книги.
И шептал мне ночью: «Нашлась, родная».

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

Есть у старого замка забытый пруд,
разрезают стрекозы там жаркий воздух.
Шебурша над водой, камыши растут,
и приходят помыться ночами звезды.
«Смит энд Вессон» оставь на краю стола…
бизнес-планы, счета, пачку дури и сметы. 
Путь к пруду проложи, отложив дела.
Там тебя сильно ждут, не сказав об этом.
Ты представь, что тому, кто сидит в пруду,
зябко, сумрачно, мокро, в нос лезут рыбки.
-"И пускай, "- тихо думает: "подожду".
Он мечтает дождаться твоей улыбки.

Не коварный, как дядька, а с ним и мать,
папу грохнувшие от безделия.
милый Гамлет, ты должен его узнать,
этот кто -то - твоя Офелия!

Заметался пожар голубой... 
Сергей Есенин

Ты уходишь – и впору бросаться на стены,
Объявляя навязчивым мыслям войну.
Легионы сомнений выходят из тени,
И рассудок вскипает за пару минут.
Драгоценных мгновений досадная трата,
Удушающий страх – где и с кем ты была?..
Я порой ощущаю себя Геростратом,
Опьянённым желанием сжечь всё дотла.
И не надо меня утешать, как мальчишку,
Укорять за отчаянный, бешеный нрав.
Ты так ласково лжёшь, так жестоко молчишь, что
Я и сам забываю, что было вчера.
Пусть другие вздыхают – ах, бурная юность,
Опаляющий крылья пожар голубой...
Если ревность и страсть через год не убьют нас,
Мы, быть может, узнаем, что значит любовь.

Это горький исход, он придуман не нами:
Если загнаны люди – стреляют в коней.
Но у нас не обходится дело конями,
Мы хотим, чтоб и всадникам было больней,
Чтоб жестоко и долго тянулись мученья,
Чтоб немыслимо – вместе и тягостно – врозь.
Не пойму, что случилось со мной и зачем я
Подавляю в себе перезревшую злость.
Ты не ищешь для искры значительный повод
И огниво повсюду таскаешь с собой.
Если воин запальчив, заносчив и молод,
Для него не победа важнее, а бой.
Я всегда виновата: капризная, злая,
То другого ищу, то давно не верна.
Но в сегодняшней схватке решила, что зря я
Не держу оборону. Война так война!
И гори оно всё фиолетовым, синим,
Пионерским, бенгальским, зенитным огнём.
Нам не нужно для вечных упрёков усилий.
Разойдёмся! И в этом себя упрекнём.

Нужно носить в себе ещё хаос, 
чтобы быть в состоянии родить 
танцующую звезду.
Ф.Ницше

Прогресс бессмыслен, пророки лживы.
Смотри: по кромке "сейчас и здесь"
Из бездны в бездну танцует Шива,
Лихим восторгом охвачен весь;
Крушит в безумном своём экстазе
Причинно-следственные клубки,
Структуры молекулярных связей,
Законы, синапсы и стихи;
Стирает в пыль имена людские,
Тиары, лозунги и клинки
И кормит сонную энтропию
Кусками мира с шестой руки.
На суть вещей бесполезно злиться:
Танцует Шива, вселенски мудр,
И бездна смотрит на наши лица
Сквозь маски образов и культур;
Глядит, любуясь и насмехаясь,
На нас, упорствующих в бреду.
Способен только голодный хаос
Родить танцующую звезду –
И к новой точке Большого взрыва,
Другим богам объявив войну,
Сквозь нашу эру танцует Шива,
Виток спирали почти замкнув.

Я забыл навеки её походку,
И глаза, и римский точёный профиль.
Мой приятель демон сработал чётко –
Господин Мефодий Исаич Тоффель.

Ах, ну да, Исаевич. Вы простите,
Панибратство здесь не уместно, право…
…Книга Жизни набрана сплошь петитом,
У меня карманная, in octavo,

Но зато в ней чистые есть страницы,
Я пишу, ad libitum жизнь меняя.
Правда, часто хочется застрелиться,
Только пули брезгают негодяем.

(Не могу избавиться от латыни –
Надоела, словно лишай на коже.
Лет пятьсот назад изучал в Турине,
Но, увы, привычка осталась всё же.) 

Я давно не тот и слегка сутулюсь,
до сих пор хромаю. А вдруг узнаешь?
Я уеду завтра же к тётке в Тулу –
Со времён Лжедмитрия ждёт, родная.

В первый раз мы встретились под Ростовом. 
Ты хромал, был в ссылке, писал поэмы,
и любил Варвару. В её оковах
ты не видел, к счастью, большой проблемы.

Я была прядильщицей и невестой
кузнеца – создателя редких сабель.
Ты шутил, что в сердце, как в бочке – места,
 а любовь – не зелье, чтоб пить по капле.

Я жила, как в сказке, не зная скуки,
позови – пошла б за тобой по свету.
Мы потом сто лет провели в разлуке, 
но судьба свела нас московским летом.

Тотчас я узнала тебя по знакам: 
ты хромал и строки сплетал умело
о любви, о Господе, о Живаго,
о свече, которая всё горела.

И кружась в отчаянной круговерти, 
шли на дно мы, в страсти опять тонули.
…Сорок лет прошло с нашей прошлой смерти.
А вчера мы снова столкнулись…в Туле.
  
Был квартирник сольный, поэты, крики.
Самовары водки, стаканы чая.
Ты хромал, подписывал молча книги.
И шептал мне ночью: «Нашлась, родная».

Этот мир – для тебя, от светил до косматых комет.
Только тронь Млечный Путь – и созвездья счастливые ластятся.
Для тебя – и расхристанный Рим, и святой Назарет.
Оставался бы здесь. Для чего тебе страшная пятница?
Не спеши на Голгофу. Смотри, как печален Отец.
Но холстину с причастным вином собирая до вечери,
Ты уходишь из дома, накинув терновый венец,
Босиком по холодной воде к рыбарям недоверчивым…
И тебя поминая в быту, суесловно греша,
Звёзды с неба хватая, однажды постигнем, наверное,
Почему сумасбродная птаха – живая душа
Для кого-то дороже, чем вся неживая вселенная.

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

Авитаминоз, обостренье маний, 
аритмия, сбой остро-гормональный – 
огненною лавой поток желаний
зажигает март.
Формулу души полонит Венера.
Вектор у неё – выбор кавалера,
крутит в гороскопах дома и сферы,
загадав на Марс…

Что мне предсказанья небес, гаданья!
Легион безумных полков таранит,
в голове бега мыслей тараканьих.
Cтану ли тупей? 
Телефон терзаю и неустанно
повторяю имя твоё, желанный,
даже не мечтай, что я перестану
думать о тебе.

О тебе лезгинкой любви пульсары
разрослись во мне, словно динозавры,
им не важно – будет ли послезавтра
паводок, потоп.
Позабыв сличить светоносность аур,
догорим до чёрной дыры, блазара…
Обещай, финальным аккордом бала
фортель под хип-хоп.

Метеор пролетает сквозь ночь в неоконченном рейсе,
И безмолвствует мир, сокровенное чудо тая.
На плече Ориона сгорает звезда Бетельгейзе,
А моё холодит ледяная ладошка твоя.

Я натужно дышу, к безрассудным мечтам не готовый,
И гляжу, как теряется свет в междузвездной пыли…
Мы с тобой наблюдаем рождение дальней Сверхновой,
Чей торжественный луч слишком долго летел до Земли.

И когда эта вспышка спиралью туманности взвинтит,
Полоснув по глазам среди гулкой пустой темноты,
Я скажу: 
- Это просто идёт термоядерный синтез...
-Это наша любовь зажигает звезду, - отзовешься мне ты.

Загорается небо узором знакомых созвездий,
Я к тебе подхожу и легонько касаюсь плеча.
В этот миг единения звук до того неуместен,
Что дрожит тишина - не спугнуть бы её сгоряча...

Тонкий абрис галактики тонет в безудержной вспышке -
Новорожденный мир издаёт торжествующий крик.
Я с наивным восторгом тебе говорю еле слышно:
- Мы свидетели чуда, любимый. Смотри же, смотри...

И, теряясь, как девочка, слов подобрать не умея,
Приникаю к тебе и неспешные мысли веду:
Вот теперь, наконец, завершилась моя одиссея -
Повстречавшись однажды с тобой, я свою отыскала звезду.

Странно. Лицо с непослушною чёлкою, 
Откуда я знаю глаза эти чёрные? 
Смотрю на тебя и вижу отчётливо: 
Твоя стипендия будет потрачена 
На розы, кафешки, всякую всячину. 
Ты шаг замедляешь, глядишь озадаченно... 
Прогулки. Свидания чайно-нечаянные. 
Июньский полдень, кольцо обручальное. 
...Трое детей... Измены, молчание.. 
С отцом — сыновья, дочь — с матерью. 
Развод. Срывы. Психосоматика... 
Ты приближаешься, взгляд внимательный. 
Замерев, стою на тротуарном снегу. 
Полуулыбка почти знакомых губ. 
Я разворачиваюсь и бегу, бегу...

Хватай рюкзак и запрыгивай в лучшие кеды.
Помчали со мной, я уже проложил маршрут.
Открыты для нас горизонты и турникеты,
и звезды над нами как поводыри идут.
Ныряй и резвись в молодильном котле Байкала,
студёной каспийской водой заполняйся всклянь.
Стань снегом, накрывшим горбатый хребет Урала,
и птицей над этим хребтом, непременно – стань!
Впускай в альвеолы спесивый азарт Монмартра,
кураж Эвереста, вонзённого в тромп небес.
Почувствуй шальное биение миокарда,
когда сквозь тебя прорастает сибирский лес,
когда Петербург укрывает туманом плечи,
а старенький плащ, точно фантиком, шелестит…
И звезды сияют,
и путь наш далёк и млечен,
и жизни так много, что страшно не донести…

Этот мир – для тебя, от светил до косматых комет.
Только тронь Млечный Путь – и созвездья счастливые ластятся.
Для тебя – и расхристанный Рим, и святой Назарет.
Оставался бы здесь. Для чего тебе страшная пятница?
Не спеши на Голгофу. Смотри, как печален Отец.
Но холстину с причастным вином собирая до вечери,
Ты уходишь из дома, накинув терновый венец,
Босиком по холодной воде к рыбарям недоверчивым…
И тебя поминая в быту, суесловно греша,
Звёзды с неба хватая, однажды постигнем, наверное,
Почему сумасбродная птаха – живая душа
Для кого-то дороже, чем вся неживая вселенная.

Метеор пролетает сквозь ночь в неоконченном рейсе,
И безмолвствует мир, сокровенное чудо тая.
На плече Ориона сгорает звезда Бетельгейзе,
А моё холодит ледяная ладошка твоя.

Я натужно дышу, к безрассудным мечтам не готовый,
И гляжу, как теряется свет в междузвездной пыли…
Мы с тобой наблюдаем рождение дальней Сверхновой,
Чей торжественный луч слишком долго летел до Земли.

И когда эта вспышка спиралью туманности взвинтит,
Полоснув по глазам среди гулкой пустой темноты,
Я скажу: 
- Это просто идёт термоядерный синтез...
-Это наша любовь зажигает звезду, - отзовешься мне ты.

Я смотрю на выросших детей,
ясно вижу маленькие пятки,
первый шаг, застенчивый и шаткий:
цветоносы чёрных орхидей.

Вижу шоколадно-липкий рот,
занавески в йогуртовых пятнах.
Детская Вселенная нарядна:
первоцветы мангровых болот.

Фрески в спальне, кухонный мольберт –
в твёрдых ручках маленьких Пикассо.
Мне купать в шампуни биомассу:
полевой растрёпанный букет.

Школьный вальс и первая любовь,
неспокойный табель и обиды.
Сердце старшей дочери разбито:
время для засушенных цветов.

Сложный возраст, чёрно-белый цвет,
гормонально-динамитный статус.
Сын с обеда – несъедобный кактус:
суккуленту хочется взрослеть.

Убежало детство через край
съёмной пятикомнатной кастрюли,
и в несовершенный мир шагнули
дети – сеять свой цветочный рай...

В первый раз мы встретились под Ростовом. 
Ты хромал, был в ссылке, писал поэмы,
и любил Варвару. В её оковах
ты не видел, к счастью, большой проблемы.

Я была прядильщицей и невестой
кузнеца – создателя редких сабель.
Ты шутил, что в сердце, как в бочке – места,
 а любовь – не зелье, чтоб пить по капле.

Я жила, как в сказке, не зная скуки,
позови – пошла б за тобой по свету.
Мы потом сто лет провели в разлуке, 
но судьба свела нас московским летом.

Тотчас я узнала тебя по знакам: 
ты хромал и строки сплетал умело
о любви, о Господе, о Живаго,
о свече, которая всё горела.

И кружась в отчаянной круговерти, 
шли на дно мы, в страсти опять тонули.
…Сорок лет прошло с нашей прошлой смерти.
А вчера мы снова столкнулись…в Туле.
  
Был квартирник сольный, поэты, крики.
Самовары водки, стаканы чая.
Ты хромал, подписывал молча книги.
И шептал мне ночью: «Нашлась, родная».

Странно. Лицо с непослушною чёлкою, 
Откуда я знаю глаза эти чёрные? 
Смотрю на тебя и вижу отчётливо: 
Твоя стипендия будет потрачена 
На розы, кафешки, всякую всячину. 
Ты шаг замедляешь, глядишь озадаченно... 
Прогулки. Свидания чайно-нечаянные. 
Июньский полдень, кольцо обручальное. 
...Трое детей... Измены, молчание.. 
С отцом — сыновья, дочь — с матерью. 
Развод. Срывы. Психосоматика... 
Ты приближаешься, взгляд внимательный. 
Замерев, стою на тротуарном снегу. 
Полуулыбка почти знакомых губ. 
Я разворачиваюсь и бегу, бегу...

Хватай рюкзак и запрыгивай в лучшие кеды.
Помчали со мной, я уже проложил маршрут.
Открыты для нас горизонты и турникеты,
и звезды над нами как поводыри идут.
Ныряй и резвись в молодильном котле Байкала,
студёной каспийской водой заполняйся всклянь.
Стань снегом, накрывшим горбатый хребет Урала,
и птицей над этим хребтом, непременно – стань!
Впускай в альвеолы спесивый азарт Монмартра,
кураж Эвереста, вонзённого в тромп небес.
Почувствуй шальное биение миокарда,
когда сквозь тебя прорастает сибирский лес,
когда Петербург укрывает туманом плечи,
а старенький плащ, точно фантиком, шелестит…
И звезды сияют,
и путь наш далёк и млечен,
и жизни так много, что страшно не донести…

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

"У каждого человека свои звезды."
Антуан де Сент-Экзюпери

Ушёл. И даже слова не сказал.
На непроглядно-мрачном небосклоне
взошла одна далекая звезда.
Как будто Бог тебя на руки поднял,
и завещал светить из темноты
потерянным, оставленным, заблудшим.
Пополнились ряды моих святых.
Поверишь, нет, но, cобираясь, ты
случайно прихватил вторую душу.

Так появился странный наш дуэт.
Ты к ночи просыпался, я ложилась.
Ты зажигал над горизонтом свет.
Я пустоту под крышей сторожила.
В клобук вязалось время, сон и явь.
В года 
стекали 
сумерки-минуты…
Перебродил кагором скорбный яд.
Ведь я — земная, из простых Плеяд,
а здесь — не поднебесье; мелко, 
мутно.

Я увлеклась. Живой огонь согрел
закованные троеперстьем пальцы.
На пыльных витражах моих капелл
задвигались фигуры легких вальсов.
От блеска потускнели образа —
Ещё звезда, ещё, десятки, сотни…
Сместилась ось мирского колеса,
Менялась эра, вера, полюса.
И я ушла на поиски "сегодня".

А ты мне даже слова не сказал.

Есть у старого замка забытый пруд,
разрезают стрекозы там жаркий воздух.
Шебурша над водой, камыши растут,
и приходят помыться ночами звезды.
«Смит энд Вессон» оставь на краю стола…
бизнес-планы, счета, пачку дури и сметы. 
Путь к пруду проложи, отложив дела.
Там тебя сильно ждут, не сказав об этом.
Ты представь, что тому, кто сидит в пруду,
зябко, сумрачно, мокро, в нос лезут рыбки.
-"И пускай, "- тихо думает: "подожду".
Он мечтает дождаться твоей улыбки.

Не коварный, как дядька, а с ним и мать,
папу грохнувшие от безделия.
милый Гамлет, ты должен его узнать,
этот кто -то - твоя Офелия!

Загорается небо узором знакомых созвездий,
Я к тебе подхожу и легонько касаюсь плеча.
В этот миг единения звук до того неуместен,
Что дрожит тишина - не спугнуть бы её сгоряча...

Тонкий абрис галактики тонет в безудержной вспышке -
Новорожденный мир издаёт торжествующий крик.
Я с наивным восторгом тебе говорю еле слышно:
- Мы свидетели чуда, любимый. Смотри же, смотри...

И, теряясь, как девочка, слов подобрать не умея,
Приникаю к тебе и неспешные мысли веду:
Вот теперь, наконец, завершилась моя одиссея -
Повстречавшись однажды с тобой, я свою отыскала звезду.

Я забыл навеки её походку,
И глаза, и римский точёный профиль.
Мой приятель демон сработал чётко –
Господин Мефодий Исаич Тоффель.

Ах, ну да, Исаевич. Вы простите,
Панибратство здесь не уместно, право…
…Книга Жизни набрана сплошь петитом,
У меня карманная, in octavo,

Но зато в ней чистые есть страницы,
Я пишу, ad libitum жизнь меняя.
Правда, часто хочется застрелиться,
Только пули брезгают негодяем.

(Не могу избавиться от латыни –
Надоела, словно лишай на коже.
Лет пятьсот назад изучал в Турине,
Но, увы, привычка осталась всё же.) 

Я давно не тот и слегка сутулюсь,
до сих пор хромаю. А вдруг узнаешь?
Я уеду завтра же к тётке в Тулу –
Со времён Лжедмитрия ждёт, родная.

В первый раз мы встретились под Ростовом. 
Ты хромал, был в ссылке, писал поэмы,
и любил Варвару. В её оковах
ты не видел, к счастью, большой проблемы.

Я была прядильщицей и невестой
кузнеца – создателя редких сабель.
Ты шутил, что в сердце, как в бочке – места,
 а любовь – не зелье, чтоб пить по капле.

Я жила, как в сказке, не зная скуки,
позови – пошла б за тобой по свету.
Мы потом сто лет провели в разлуке, 
но судьба свела нас московским летом.

Тотчас я узнала тебя по знакам: 
ты хромал и строки сплетал умело
о любви, о Господе, о Живаго,
о свече, которая всё горела.

И кружась в отчаянной круговерти, 
шли на дно мы, в страсти опять тонули.
…Сорок лет прошло с нашей прошлой смерти.
А вчера мы снова столкнулись…в Туле.
  
Был квартирник сольный, поэты, крики.
Самовары водки, стаканы чая.
Ты хромал, подписывал молча книги.
И шептал мне ночью: «Нашлась, родная».

Пора, мой друг, домой!
Бродящие по свету,
Едва ли мы с тобой
Спасем планету эту.
К нам интерес потух –
Мы зря играем в прятки,
Пока не спел петух –
Рванем-ка, без оглядки.
Унижены сполна –
Нам долго не отмыться.
Земля сошла с ума,
В толпе теряя лица,
Разрезав на паи
Единственного Бога,
Она ведет бои
У каждого порога.
В отсутствии щедрот –
Невежество слепое,
Везде Федот не тот,
Повсюду – напускное,
Загаженный простор
Измученной природы,
Здесь правят до сих пор
Придурки кукловоды,
Иных идей народ –
Сомнительного свойства,
Здесь всё наоборот -
В предательстве – геройство…
На Землю  ни ногой!
Готовь два ложемента... 
…Не взять ли нам с собой
Бутылочку абсента?

Что для Вселенной хрупкие планеты?
Слетают, словно камешки, с орбит.
И чем на первый взгляд приметна эта?
Летит себе сквозь космос и летит.
Но главное – присутствует здесь разум,
Пусть он и не на должной высоте,
Поэтому глядим в четыре глаза
И не спешим отсюда улететь.
Да, молод он – ругаются, дерутся,
Строптивы, дерзки, ветрены порой,
Ждут от Земли безумных контрибуций,
Считая то, что делают, игрой. 
Не сразу разум обретает зрелость,
Бывает – гибнет, слишком вознесясь,
И как ему помочь бы ни хотелось,
Спасти того, кто обречён, нельзя.
Но если он окрепнет, возмужает –
Войдёт на равных в Облачную Сеть*.
В пространстве вспышки разума случайны –
Находим и пытаемся беречь.
Сдадутся под напором аргументов,
Глядишь, ещё и нас перерастут.
Неси свою бутылочку абсента,
Её мы разопьём сейчас и тут.
_______________________________
Облачная Сеть* – содружество разумных планет галактики "Млечный путь".

Хватай рюкзак и запрыгивай в лучшие кеды.
Помчали со мной, я уже проложил маршрут.
Открыты для нас горизонты и турникеты,
и звезды над нами как поводыри идут.
Ныряй и резвись в молодильном котле Байкала,
студёной каспийской водой заполняйся всклянь.
Стань снегом, накрывшим горбатый хребет Урала,
и птицей над этим хребтом, непременно – стань!
Впускай в альвеолы спесивый азарт Монмартра,
кураж Эвереста, вонзённого в тромп небес.
Почувствуй шальное биение миокарда,
когда сквозь тебя прорастает сибирский лес,
когда Петербург укрывает туманом плечи,
а старенький плащ, точно фантиком, шелестит…
И звезды сияют,
и путь наш далёк и млечен,
и жизни так много, что страшно не донести…

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

Этот мир – для тебя, от светил до косматых комет.
Только тронь Млечный Путь – и созвездья счастливые ластятся.
Для тебя – и расхристанный Рим, и святой Назарет.
Оставался бы здесь. Для чего тебе страшная пятница?
Не спеши на Голгофу. Смотри, как печален Отец.
Но холстину с причастным вином собирая до вечери,
Ты уходишь из дома, накинув терновый венец,
Босиком по холодной воде к рыбарям недоверчивым…
И тебя поминая в быту, суесловно греша,
Звёзды с неба хватая, однажды постигнем, наверное,
Почему сумасбродная птаха – живая душа
Для кого-то дороже, чем вся неживая вселенная.

Метеор пролетает сквозь ночь в неоконченном рейсе,
И безмолвствует мир, сокровенное чудо тая.
На плече Ориона сгорает звезда Бетельгейзе,
А моё холодит ледяная ладошка твоя.

Я натужно дышу, к безрассудным мечтам не готовый,
И гляжу, как теряется свет в междузвездной пыли…
Мы с тобой наблюдаем рождение дальней Сверхновой,
Чей торжественный луч слишком долго летел до Земли.

И когда эта вспышка спиралью туманности взвинтит,
Полоснув по глазам среди гулкой пустой темноты,
Я скажу: 
- Это просто идёт термоядерный синтез...
-Это наша любовь зажигает звезду, - отзовешься мне ты.

Заметался пожар голубой... 
Сергей Есенин

Ты уходишь – и впору бросаться на стены,
Объявляя навязчивым мыслям войну.
Легионы сомнений выходят из тени,
И рассудок вскипает за пару минут.
Драгоценных мгновений досадная трата,
Удушающий страх – где и с кем ты была?..
Я порой ощущаю себя Геростратом,
Опьянённым желанием сжечь всё дотла.
И не надо меня утешать, как мальчишку,
Укорять за отчаянный, бешеный нрав.
Ты так ласково лжёшь, так жестоко молчишь, что
Я и сам забываю, что было вчера.
Пусть другие вздыхают – ах, бурная юность,
Опаляющий крылья пожар голубой...
Если ревность и страсть через год не убьют нас,
Мы, быть может, узнаем, что значит любовь.

Это горький исход, он придуман не нами:
Если загнаны люди – стреляют в коней.
Но у нас не обходится дело конями,
Мы хотим, чтоб и всадникам было больней,
Чтоб жестоко и долго тянулись мученья,
Чтоб немыслимо – вместе и тягостно – врозь.
Не пойму, что случилось со мной и зачем я
Подавляю в себе перезревшую злость.
Ты не ищешь для искры значительный повод
И огниво повсюду таскаешь с собой.
Если воин запальчив, заносчив и молод,
Для него не победа важнее, а бой.
Я всегда виновата: капризная, злая,
То другого ищу, то давно не верна.
Но в сегодняшней схватке решила, что зря я
Не держу оборону. Война так война!
И гори оно всё фиолетовым, синим,
Пионерским, бенгальским, зенитным огнём.
Нам не нужно для вечных упрёков усилий.
Разойдёмся! И в этом себя упрекнём.

Пора, мой друг, домой!
Бродящие по свету,
Едва ли мы с тобой
Спасем планету эту.
К нам интерес потух –
Мы зря играем в прятки,
Пока не спел петух –
Рванем-ка, без оглядки.
Унижены сполна –
Нам долго не отмыться.
Земля сошла с ума,
В толпе теряя лица,
Разрезав на паи
Единственного Бога,
Она ведет бои
У каждого порога.
В отсутствии щедрот –
Невежество слепое,
Везде Федот не тот,
Повсюду – напускное,
Загаженный простор
Измученной природы,
Здесь правят до сих пор
Придурки кукловоды,
Иных идей народ –
Сомнительного свойства,
Здесь всё наоборот -
В предательстве – геройство…
На Землю  ни ногой!
Готовь два ложемента... 
…Не взять ли нам с собой
Бутылочку абсента?

Что для Вселенной хрупкие планеты?
Слетают, словно камешки, с орбит.
И чем на первый взгляд приметна эта?
Летит себе сквозь космос и летит.
Но главное – присутствует здесь разум,
Пусть он и не на должной высоте,
Поэтому глядим в четыре глаза
И не спешим отсюда улететь.
Да, молод он – ругаются, дерутся,
Строптивы, дерзки, ветрены порой,
Ждут от Земли безумных контрибуций,
Считая то, что делают, игрой. 
Не сразу разум обретает зрелость,
Бывает – гибнет, слишком вознесясь,
И как ему помочь бы ни хотелось,
Спасти того, кто обречён, нельзя.
Но если он окрепнет, возмужает –
Войдёт на равных в Облачную Сеть*.
В пространстве вспышки разума случайны –
Находим и пытаемся беречь.
Сдадутся под напором аргументов,
Глядишь, ещё и нас перерастут.
Неси свою бутылочку абсента,
Её мы разопьём сейчас и тут.
_______________________________
Облачная Сеть* – содружество разумных планет галактики "Млечный путь".

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

Нужно носить в себе ещё хаос, 
чтобы быть в состоянии родить 
танцующую звезду.
Ф.Ницше

Прогресс бессмыслен, пророки лживы.
Смотри: по кромке "сейчас и здесь"
Из бездны в бездну танцует Шива,
Лихим восторгом охвачен весь;
Крушит в безумном своём экстазе
Причинно-следственные клубки,
Структуры молекулярных связей,
Законы, синапсы и стихи;
Стирает в пыль имена людские,
Тиары, лозунги и клинки
И кормит сонную энтропию
Кусками мира с шестой руки.
На суть вещей бесполезно злиться:
Танцует Шива, вселенски мудр,
И бездна смотрит на наши лица
Сквозь маски образов и культур;
Глядит, любуясь и насмехаясь,
На нас, упорствующих в бреду.
Способен только голодный хаос
Родить танцующую звезду –
И к новой точке Большого взрыва,
Другим богам объявив войну,
Сквозь нашу эру танцует Шива,
Виток спирали почти замкнув.

Этот мир – для тебя, от светил до косматых комет.
Только тронь Млечный Путь – и созвездья счастливые ластятся.
Для тебя – и расхристанный Рим, и святой Назарет.
Оставался бы здесь. Для чего тебе страшная пятница?
Не спеши на Голгофу. Смотри, как печален Отец.
Но холстину с причастным вином собирая до вечери,
Ты уходишь из дома, накинув терновый венец,
Босиком по холодной воде к рыбарям недоверчивым…
И тебя поминая в быту, суесловно греша,
Звёзды с неба хватая, однажды постигнем, наверное,
Почему сумасбродная птаха – живая душа
Для кого-то дороже, чем вся неживая вселенная.

"У каждого человека свои звезды."
Антуан де Сент-Экзюпери

Ушёл. И даже слова не сказал.
На непроглядно-мрачном небосклоне
взошла одна далекая звезда.
Как будто Бог тебя на руки поднял,
и завещал светить из темноты
потерянным, оставленным, заблудшим.
Пополнились ряды моих святых.
Поверишь, нет, но, cобираясь, ты
случайно прихватил вторую душу.

Так появился странный наш дуэт.
Ты к ночи просыпался, я ложилась.
Ты зажигал над горизонтом свет.
Я пустоту под крышей сторожила.
В клобук вязалось время, сон и явь.
В года 
стекали 
сумерки-минуты…
Перебродил кагором скорбный яд.
Ведь я — земная, из простых Плеяд,
а здесь — не поднебесье; мелко, 
мутно.

Я увлеклась. Живой огонь согрел
закованные троеперстьем пальцы.
На пыльных витражах моих капелл
задвигались фигуры легких вальсов.
От блеска потускнели образа —
Ещё звезда, ещё, десятки, сотни…
Сместилась ось мирского колеса,
Менялась эра, вера, полюса.
И я ушла на поиски "сегодня".

А ты мне даже слова не сказал.

Нужно носить в себе ещё хаос, 
чтобы быть в состоянии родить 
танцующую звезду.
Ф.Ницше

Прогресс бессмыслен, пророки лживы.
Смотри: по кромке "сейчас и здесь"
Из бездны в бездну танцует Шива,
Лихим восторгом охвачен весь;
Крушит в безумном своём экстазе
Причинно-следственные клубки,
Структуры молекулярных связей,
Законы, синапсы и стихи;
Стирает в пыль имена людские,
Тиары, лозунги и клинки
И кормит сонную энтропию
Кусками мира с шестой руки.
На суть вещей бесполезно злиться:
Танцует Шива, вселенски мудр,
И бездна смотрит на наши лица
Сквозь маски образов и культур;
Глядит, любуясь и насмехаясь,
На нас, упорствующих в бреду.
Способен только голодный хаос
Родить танцующую звезду –
И к новой точке Большого взрыва,
Другим богам объявив войну,
Сквозь нашу эру танцует Шива,
Виток спирали почти замкнув.

Я забыл навеки её походку,
И глаза, и римский точёный профиль.
Мой приятель демон сработал чётко –
Господин Мефодий Исаич Тоффель.

Ах, ну да, Исаевич. Вы простите,
Панибратство здесь не уместно, право…
…Книга Жизни набрана сплошь петитом,
У меня карманная, in octavo,

Но зато в ней чистые есть страницы,
Я пишу, ad libitum жизнь меняя.
Правда, часто хочется застрелиться,
Только пули брезгают негодяем.

(Не могу избавиться от латыни –
Надоела, словно лишай на коже.
Лет пятьсот назад изучал в Турине,
Но, увы, привычка осталась всё же.) 

Я давно не тот и слегка сутулюсь,
до сих пор хромаю. А вдруг узнаешь?
Я уеду завтра же к тётке в Тулу –
Со времён Лжедмитрия ждёт, родная.

В первый раз мы встретились под Ростовом. 
Ты хромал, был в ссылке, писал поэмы,
и любил Варвару. В её оковах
ты не видел, к счастью, большой проблемы.

Я была прядильщицей и невестой
кузнеца – создателя редких сабель.
Ты шутил, что в сердце, как в бочке – места,
 а любовь – не зелье, чтоб пить по капле.

Я жила, как в сказке, не зная скуки,
позови – пошла б за тобой по свету.
Мы потом сто лет провели в разлуке, 
но судьба свела нас московским летом.

Тотчас я узнала тебя по знакам: 
ты хромал и строки сплетал умело
о любви, о Господе, о Живаго,
о свече, которая всё горела.

И кружась в отчаянной круговерти, 
шли на дно мы, в страсти опять тонули.
…Сорок лет прошло с нашей прошлой смерти.
А вчера мы снова столкнулись…в Туле.
  
Был квартирник сольный, поэты, крики.
Самовары водки, стаканы чая.
Ты хромал, подписывал молча книги.
И шептал мне ночью: «Нашлась, родная».

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

Есть у старого замка забытый пруд,
разрезают стрекозы там жаркий воздух.
Шебурша над водой, камыши растут,
и приходят помыться ночами звезды.
«Смит энд Вессон» оставь на краю стола…
бизнес-планы, счета, пачку дури и сметы. 
Путь к пруду проложи, отложив дела.
Там тебя сильно ждут, не сказав об этом.
Ты представь, что тому, кто сидит в пруду,
зябко, сумрачно, мокро, в нос лезут рыбки.
-"И пускай, "- тихо думает: "подожду".
Он мечтает дождаться твоей улыбки.

Не коварный, как дядька, а с ним и мать,
папу грохнувшие от безделия.
милый Гамлет, ты должен его узнать,
этот кто -то - твоя Офелия!

Это горький исход, он придуман не нами:
Если загнаны люди – стреляют в коней.
Но у нас не обходится дело конями,
Мы хотим, чтоб и всадникам было больней,
Чтоб жестоко и долго тянулись мученья,
Чтоб немыслимо – вместе и тягостно – врозь.
Не пойму, что случилось со мной и зачем я
Подавляю в себе перезревшую злость.
Ты не ищешь для искры значительный повод
И огниво повсюду таскаешь с собой.
Если воин запальчив, заносчив и молод,
Для него не победа важнее, а бой.
Я всегда виновата: капризная, злая,
То другого ищу, то давно не верна.
Но в сегодняшней схватке решила, что зря я
Не держу оборону. Война так война!
И гори оно всё фиолетовым, синим,
Пионерским, бенгальским, зенитным огнём.
Нам не нужно для вечных упрёков усилий.
Разойдёмся! И в этом себя упрекнём.

Нужно носить в себе ещё хаос, 
чтобы быть в состоянии родить 
танцующую звезду.
Ф.Ницше

Прогресс бессмыслен, пророки лживы.
Смотри: по кромке "сейчас и здесь"
Из бездны в бездну танцует Шива,
Лихим восторгом охвачен весь;
Крушит в безумном своём экстазе
Причинно-следственные клубки,
Структуры молекулярных связей,
Законы, синапсы и стихи;
Стирает в пыль имена людские,
Тиары, лозунги и клинки
И кормит сонную энтропию
Кусками мира с шестой руки.
На суть вещей бесполезно злиться:
Танцует Шива, вселенски мудр,
И бездна смотрит на наши лица
Сквозь маски образов и культур;
Глядит, любуясь и насмехаясь,
На нас, упорствующих в бреду.
Способен только голодный хаос
Родить танцующую звезду –
И к новой точке Большого взрыва,
Другим богам объявив войну,
Сквозь нашу эру танцует Шива,
Виток спирали почти замкнув.

Я забыл навеки её походку,
И глаза, и римский точёный профиль.
Мой приятель демон сработал чётко –
Господин Мефодий Исаич Тоффель.

Ах, ну да, Исаевич. Вы простите,
Панибратство здесь не уместно, право…
…Книга Жизни набрана сплошь петитом,
У меня карманная, in octavo,

Но зато в ней чистые есть страницы,
Я пишу, ad libitum жизнь меняя.
Правда, часто хочется застрелиться,
Только пули брезгают негодяем.

(Не могу избавиться от латыни –
Надоела, словно лишай на коже.
Лет пятьсот назад изучал в Турине,
Но, увы, привычка осталась всё же.) 

Я давно не тот и слегка сутулюсь,
до сих пор хромаю. А вдруг узнаешь?
Я уеду завтра же к тётке в Тулу –
Со времён Лжедмитрия ждёт, родная.

В первый раз мы встретились под Ростовом. 
Ты хромал, был в ссылке, писал поэмы,
и любил Варвару. В её оковах
ты не видел, к счастью, большой проблемы.

Я была прядильщицей и невестой
кузнеца – создателя редких сабель.
Ты шутил, что в сердце, как в бочке – места,
 а любовь – не зелье, чтоб пить по капле.

Я жила, как в сказке, не зная скуки,
позови – пошла б за тобой по свету.
Мы потом сто лет провели в разлуке, 
но судьба свела нас московским летом.

Тотчас я узнала тебя по знакам: 
ты хромал и строки сплетал умело
о любви, о Господе, о Живаго,
о свече, которая всё горела.

И кружась в отчаянной круговерти, 
шли на дно мы, в страсти опять тонули.
…Сорок лет прошло с нашей прошлой смерти.
А вчера мы снова столкнулись…в Туле.
  
Был квартирник сольный, поэты, крики.
Самовары водки, стаканы чая.
Ты хромал, подписывал молча книги.
И шептал мне ночью: «Нашлась, родная».

Хватай рюкзак и запрыгивай в лучшие кеды.
Помчали со мной, я уже проложил маршрут.
Открыты для нас горизонты и турникеты,
и звезды над нами как поводыри идут.
Ныряй и резвись в молодильном котле Байкала,
студёной каспийской водой заполняйся всклянь.
Стань снегом, накрывшим горбатый хребет Урала,
и птицей над этим хребтом, непременно – стань!
Впускай в альвеолы спесивый азарт Монмартра,
кураж Эвереста, вонзённого в тромп небес.
Почувствуй шальное биение миокарда,
когда сквозь тебя прорастает сибирский лес,
когда Петербург укрывает туманом плечи,
а старенький плащ, точно фантиком, шелестит…
И звезды сияют,
и путь наш далёк и млечен,
и жизни так много, что страшно не донести…

Этот мир – для тебя, от светил до косматых комет.
Только тронь Млечный Путь – и созвездья счастливые ластятся.
Для тебя – и расхристанный Рим, и святой Назарет.
Оставался бы здесь. Для чего тебе страшная пятница?
Не спеши на Голгофу. Смотри, как печален Отец.
Но холстину с причастным вином собирая до вечери,
Ты уходишь из дома, накинув терновый венец,
Босиком по холодной воде к рыбарям недоверчивым…
И тебя поминая в быту, суесловно греша,
Звёзды с неба хватая, однажды постигнем, наверное,
Почему сумасбродная птаха – живая душа
Для кого-то дороже, чем вся неживая вселенная.

"У каждого человека свои звезды."
Антуан де Сент-Экзюпери

Ушёл. И даже слова не сказал.
На непроглядно-мрачном небосклоне
взошла одна далекая звезда.
Как будто Бог тебя на руки поднял,
и завещал светить из темноты
потерянным, оставленным, заблудшим.
Пополнились ряды моих святых.
Поверишь, нет, но, cобираясь, ты
случайно прихватил вторую душу.

Так появился странный наш дуэт.
Ты к ночи просыпался, я ложилась.
Ты зажигал над горизонтом свет.
Я пустоту под крышей сторожила.
В клобук вязалось время, сон и явь.
В года 
стекали 
сумерки-минуты…
Перебродил кагором скорбный яд.
Ведь я — земная, из простых Плеяд,
а здесь — не поднебесье; мелко, 
мутно.

Я увлеклась. Живой огонь согрел
закованные троеперстьем пальцы.
На пыльных витражах моих капелл
задвигались фигуры легких вальсов.
От блеска потускнели образа —
Ещё звезда, ещё, десятки, сотни…
Сместилась ось мирского колеса,
Менялась эра, вера, полюса.
И я ушла на поиски "сегодня".

А ты мне даже слова не сказал.

Есть у старого замка забытый пруд,
разрезают стрекозы там жаркий воздух.
Шебурша над водой, камыши растут,
и приходят помыться ночами звезды.
«Смит энд Вессон» оставь на краю стола…
бизнес-планы, счета, пачку дури и сметы. 
Путь к пруду проложи, отложив дела.
Там тебя сильно ждут, не сказав об этом.
Ты представь, что тому, кто сидит в пруду,
зябко, сумрачно, мокро, в нос лезут рыбки.
-"И пускай, "- тихо думает: "подожду".
Он мечтает дождаться твоей улыбки.

Не коварный, как дядька, а с ним и мать,
папу грохнувшие от безделия.
милый Гамлет, ты должен его узнать,
этот кто -то - твоя Офелия!

Нужно носить в себе ещё хаос, 
чтобы быть в состоянии родить 
танцующую звезду.
Ф.Ницше

Прогресс бессмыслен, пророки лживы.
Смотри: по кромке "сейчас и здесь"
Из бездны в бездну танцует Шива,
Лихим восторгом охвачен весь;
Крушит в безумном своём экстазе
Причинно-следственные клубки,
Структуры молекулярных связей,
Законы, синапсы и стихи;
Стирает в пыль имена людские,
Тиары, лозунги и клинки
И кормит сонную энтропию
Кусками мира с шестой руки.
На суть вещей бесполезно злиться:
Танцует Шива, вселенски мудр,
И бездна смотрит на наши лица
Сквозь маски образов и культур;
Глядит, любуясь и насмехаясь,
На нас, упорствующих в бреду.
Способен только голодный хаос
Родить танцующую звезду –
И к новой точке Большого взрыва,
Другим богам объявив войну,
Сквозь нашу эру танцует Шива,
Виток спирали почти замкнув.

Пора, мой друг, домой!
Бродящие по свету,
Едва ли мы с тобой
Спасем планету эту.
К нам интерес потух –
Мы зря играем в прятки,
Пока не спел петух –
Рванем-ка, без оглядки.
Унижены сполна –
Нам долго не отмыться.
Земля сошла с ума,
В толпе теряя лица,
Разрезав на паи
Единственного Бога,
Она ведет бои
У каждого порога.
В отсутствии щедрот –
Невежество слепое,
Везде Федот не тот,
Повсюду – напускное,
Загаженный простор
Измученной природы,
Здесь правят до сих пор
Придурки кукловоды,
Иных идей народ –
Сомнительного свойства,
Здесь всё наоборот -
В предательстве – геройство…
На Землю  ни ногой!
Готовь два ложемента... 
…Не взять ли нам с собой
Бутылочку абсента?

Что для Вселенной хрупкие планеты?
Слетают, словно камешки, с орбит.
И чем на первый взгляд приметна эта?
Летит себе сквозь космос и летит.
Но главное – присутствует здесь разум,
Пусть он и не на должной высоте,
Поэтому глядим в четыре глаза
И не спешим отсюда улететь.
Да, молод он – ругаются, дерутся,
Строптивы, дерзки, ветрены порой,
Ждут от Земли безумных контрибуций,
Считая то, что делают, игрой. 
Не сразу разум обретает зрелость,
Бывает – гибнет, слишком вознесясь,
И как ему помочь бы ни хотелось,
Спасти того, кто обречён, нельзя.
Но если он окрепнет, возмужает –
Войдёт на равных в Облачную Сеть*.
В пространстве вспышки разума случайны –
Находим и пытаемся беречь.
Сдадутся под напором аргументов,
Глядишь, ещё и нас перерастут.
Неси свою бутылочку абсента,
Её мы разопьём сейчас и тут.
_______________________________
Облачная Сеть* – содружество разумных планет галактики "Млечный путь".

Этот мир – для тебя, от светил до косматых комет.
Только тронь Млечный Путь – и созвездья счастливые ластятся.
Для тебя – и расхристанный Рим, и святой Назарет.
Оставался бы здесь. Для чего тебе страшная пятница?
Не спеши на Голгофу. Смотри, как печален Отец.
Но холстину с причастным вином собирая до вечери,
Ты уходишь из дома, накинув терновый венец,
Босиком по холодной воде к рыбарям недоверчивым…
И тебя поминая в быту, суесловно греша,
Звёзды с неба хватая, однажды постигнем, наверное,
Почему сумасбродная птаха – живая душа
Для кого-то дороже, чем вся неживая вселенная.

"У каждого человека свои звезды."
Антуан де Сент-Экзюпери

Ушёл. И даже слова не сказал.
На непроглядно-мрачном небосклоне
взошла одна далекая звезда.
Как будто Бог тебя на руки поднял,
и завещал светить из темноты
потерянным, оставленным, заблудшим.
Пополнились ряды моих святых.
Поверишь, нет, но, cобираясь, ты
случайно прихватил вторую душу.

Так появился странный наш дуэт.
Ты к ночи просыпался, я ложилась.
Ты зажигал над горизонтом свет.
Я пустоту под крышей сторожила.
В клобук вязалось время, сон и явь.
В года 
стекали 
сумерки-минуты…
Перебродил кагором скорбный яд.
Ведь я — земная, из простых Плеяд,
а здесь — не поднебесье; мелко, 
мутно.

Я увлеклась. Живой огонь согрел
закованные троеперстьем пальцы.
На пыльных витражах моих капелл
задвигались фигуры легких вальсов.
От блеска потускнели образа —
Ещё звезда, ещё, десятки, сотни…
Сместилась ось мирского колеса,
Менялась эра, вера, полюса.
И я ушла на поиски "сегодня".

А ты мне даже слова не сказал.

Нужно носить в себе ещё хаос, 
чтобы быть в состоянии родить 
танцующую звезду.
Ф.Ницше

Прогресс бессмыслен, пророки лживы.
Смотри: по кромке "сейчас и здесь"
Из бездны в бездну танцует Шива,
Лихим восторгом охвачен весь;
Крушит в безумном своём экстазе
Причинно-следственные клубки,
Структуры молекулярных связей,
Законы, синапсы и стихи;
Стирает в пыль имена людские,
Тиары, лозунги и клинки
И кормит сонную энтропию
Кусками мира с шестой руки.
На суть вещей бесполезно злиться:
Танцует Шива, вселенски мудр,
И бездна смотрит на наши лица
Сквозь маски образов и культур;
Глядит, любуясь и насмехаясь,
На нас, упорствующих в бреду.
Способен только голодный хаос
Родить танцующую звезду –
И к новой точке Большого взрыва,
Другим богам объявив войну,
Сквозь нашу эру танцует Шива,
Виток спирали почти замкнув.

В первый раз мы встретились под Ростовом. 
Ты хромал, был в ссылке, писал поэмы,
и любил Варвару. В её оковах
ты не видел, к счастью, большой проблемы.

Я была прядильщицей и невестой
кузнеца – создателя редких сабель.
Ты шутил, что в сердце, как в бочке – места,
 а любовь – не зелье, чтоб пить по капле.

Я жила, как в сказке, не зная скуки,
позови – пошла б за тобой по свету.
Мы потом сто лет провели в разлуке, 
но судьба свела нас московским летом.

Тотчас я узнала тебя по знакам: 
ты хромал и строки сплетал умело
о любви, о Господе, о Живаго,
о свече, которая всё горела.

И кружась в отчаянной круговерти, 
шли на дно мы, в страсти опять тонули.
…Сорок лет прошло с нашей прошлой смерти.
А вчера мы снова столкнулись…в Туле.
  
Был квартирник сольный, поэты, крики.
Самовары водки, стаканы чая.
Ты хромал, подписывал молча книги.
И шептал мне ночью: «Нашлась, родная».

По вечерам она заварит зелёный чай – 
и вы станете общаться. На любые темы. 
Ты будешь обнимать её по ночам, 
радуя своё и её тело. 
Утром принесёшь ей кофе в постель, – 
со сливками, – она так хочет. 
А ещё – у вас будет трое детей. 
Два сына и дочка. 
Ты научишься узнавать её шаги, – 
сразу, как только они застучат в подъезде. 
Вы будете наматывать жизненные круги – 
в счастье, вместе. 
Вы будете жить в любви. Но пока, – сейчас! – 
вы лишь идёте друг к другу навстречу. 
И самое важное в жизни для вас – 
быть замеченным. 
Так присмотрись же, вглядись – вот она. С тобой 
пока незнакома, и ты с ней – тоже. 
Остановись. Окликни её. Стой!.. 
Что ты делаешь?! Что же…

Странно. Лицо с непослушною чёлкою, 
Откуда я знаю глаза эти чёрные? 
Смотрю на тебя и вижу отчётливо: 
Твоя стипендия будет потрачена 
На розы, кафешки, всякую всячину. 
Ты шаг замедляешь, глядишь озадаченно... 
Прогулки. Свидания чайно-нечаянные. 
Июньский полдень, кольцо обручальное. 
...Трое детей... Измены, молчание.. 
С отцом — сыновья, дочь — с матерью. 
Развод. Срывы. Психосоматика... 
Ты приближаешься, взгляд внимательный. 
Замерев, стою на тротуарном снегу. 
Полуулыбка почти знакомых губ. 
Я разворачиваюсь и бегу, бегу...

"У каждого человека свои звезды."
Антуан де Сент-Экзюпери

Ушёл. И даже слова не сказал.
На непроглядно-мрачном небосклоне
взошла одна далекая звезда.
Как будто Бог тебя на руки поднял,
и завещал светить из темноты
потерянным, оставленным, заблудшим.
Пополнились ряды моих святых.
Поверишь, нет, но, cобираясь, ты
случайно прихватил вторую душу.

Так появился странный наш дуэт.
Ты к ночи просыпался, я ложилась.
Ты зажигал над горизонтом свет.
Я пустоту под крышей сторожила.
В клобук вязалось время, сон и явь.
В года 
стекали 
сумерки-минуты…
Перебродил кагором скорбный яд.
Ведь я — земная, из простых Плеяд,
а здесь — не поднебесье; мелко, 
мутно.

Я увлеклась. Живой огонь согрел
закованные троеперстьем пальцы.
На пыльных витражах моих капелл
задвигались фигуры легких вальсов.
От блеска потускнели образа —
Ещё звезда, ещё, десятки, сотни…
Сместилась ось мирского колеса,
Менялась эра, вера, полюса.
И я ушла на поиски "сегодня".

А ты мне даже слова не сказал.

Авитаминоз, обостренье маний, 
аритмия, сбой остро-гормональный – 
огненною лавой поток желаний
зажигает март.
Формулу души полонит Венера.
Вектор у неё – выбор кавалера,
крутит в гороскопах дома и сферы,
загадав на Марс…

Что мне предсказанья небес, гаданья!
Легион безумных полков таранит,
в голове бега мыслей тараканьих.
Cтану ли тупей? 
Телефон терзаю и неустанно
повторяю имя твоё, желанный,
даже не мечтай, что я перестану
думать о тебе.

О тебе лезгинкой любви пульсары
разрослись во мне, словно динозавры,
им не важно – будет ли послезавтра
паводок, потоп.
Позабыв сличить светоносность аур,
догорим до чёрной дыры, блазара…
Обещай, финальным аккордом бала
фортель под хип-хоп.

Я смотрю на выросших детей,
ясно вижу маленькие пятки,
первый шаг, застенчивый и шаткий:
цветоносы чёрных орхидей.

Вижу шоколадно-липкий рот,
занавески в йогуртовых пятнах.
Детская Вселенная нарядна:
первоцветы мангровых болот.

Фрески в спальне, кухонный мольберт –
в твёрдых ручках маленьких Пикассо.
Мне купать в шампуни биомассу:
полевой растрёпанный букет.

Школьный вальс и первая любовь,
неспокойный табель и обиды.
Сердце старшей дочери разбито:
время для засушенных цветов.

Сложный возраст, чёрно-белый цвет,
гормонально-динамитный статус.
Сын с обеда – несъедобный кактус:
суккуленту хочется взрослеть.

Убежало детство через край
съёмной пятикомнатной кастрюли,
и в несовершенный мир шагнули
дети – сеять свой цветочный рай...

В первый раз мы встретились под Ростовом. 
Ты хромал, был в ссылке, писал поэмы,
и любил Варвару. В её оковах
ты не видел, к счастью, большой проблемы.

Я была прядильщицей и невестой
кузнеца – создателя редких сабель.
Ты шутил, что в сердце, как в бочке – места,
 а любовь – не зелье, чтоб пить по капле.

Я жила, как в сказке, не зная скуки,
позови – пошла б за тобой по свету.
Мы потом сто лет провели в разлуке, 
но судьба свела нас московским летом.

Тотчас я узнала тебя по знакам: 
ты хромал и строки сплетал умело
о любви, о Господе, о Живаго,
о свече, которая всё горела.

И кружась в отчаянной круговерти, 
шли на дно мы, в страсти опять тонули.
…Сорок лет прошло с нашей прошлой смерти.
А вчера мы снова столкнулись…в Туле.
  
Был квартирник сольный, поэты, крики.
Самовары водки, стаканы чая.
Ты хромал, подписывал молча книги.
И шептал мне ночью: «Нашлась, родная».

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.

Этот мир – для тебя, от светил до косматых комет.
Только тронь Млечный Путь – и созвездья счастливые ластятся.
Для тебя – и расхристанный Рим, и святой Назарет.
Оставался бы здесь. Для чего тебе страшная пятница?
Не спеши на Голгофу. Смотри, как печален Отец.
Но холстину с причастным вином собирая до вечери,
Ты уходишь из дома, накинув терновый венец,
Босиком по холодной воде к рыбарям недоверчивым…
И тебя поминая в быту, суесловно греша,
Звёзды с неба хватая, однажды постигнем, наверное,
Почему сумасбродная птаха – живая душа
Для кого-то дороже, чем вся неживая вселенная.

"У каждого человека свои звезды."
Антуан де Сент-Экзюпери

Ушёл. И даже слова не сказал.
На непроглядно-мрачном небосклоне
взошла одна далекая звезда.
Как будто Бог тебя на руки поднял,
и завещал светить из темноты
потерянным, оставленным, заблудшим.
Пополнились ряды моих святых.
Поверишь, нет, но, cобираясь, ты
случайно прихватил вторую душу.

Так появился странный наш дуэт.
Ты к ночи просыпался, я ложилась.
Ты зажигал над горизонтом свет.
Я пустоту под крышей сторожила.
В клобук вязалось время, сон и явь.
В года 
стекали 
сумерки-минуты…
Перебродил кагором скорбный яд.
Ведь я — земная, из простых Плеяд,
а здесь — не поднебесье; мелко, 
мутно.

Я увлеклась. Живой огонь согрел
закованные троеперстьем пальцы.
На пыльных витражах моих капелл
задвигались фигуры легких вальсов.
От блеска потускнели образа —
Ещё звезда, ещё, десятки, сотни…
Сместилась ось мирского колеса,
Менялась эра, вера, полюса.
И я ушла на поиски "сегодня".

А ты мне даже слова не сказал.

Нужно носить в себе ещё хаос, 
чтобы быть в состоянии родить 
танцующую звезду.
Ф.Ницше

Прогресс бессмыслен, пророки лживы.
Смотри: по кромке "сейчас и здесь"
Из бездны в бездну танцует Шива,
Лихим восторгом охвачен весь;
Крушит в безумном своём экстазе
Причинно-следственные клубки,
Структуры молекулярных связей,
Законы, синапсы и стихи;
Стирает в пыль имена людские,
Тиары, лозунги и клинки
И кормит сонную энтропию
Кусками мира с шестой руки.
На суть вещей бесполезно злиться:
Танцует Шива, вселенски мудр,
И бездна смотрит на наши лица
Сквозь маски образов и культур;
Глядит, любуясь и насмехаясь,
На нас, упорствующих в бреду.
Способен только голодный хаос
Родить танцующую звезду –
И к новой точке Большого взрыва,
Другим богам объявив войну,
Сквозь нашу эру танцует Шива,
Виток спирали почти замкнув.

Странно. Лицо с непослушною чёлкою, 
Откуда я знаю глаза эти чёрные? 
Смотрю на тебя и вижу отчётливо: 
Твоя стипендия будет потрачена 
На розы, кафешки, всякую всячину. 
Ты шаг замедляешь, глядишь озадаченно... 
Прогулки. Свидания чайно-нечаянные. 
Июньский полдень, кольцо обручальное. 
...Трое детей... Измены, молчание.. 
С отцом — сыновья, дочь — с матерью. 
Развод. Срывы. Психосоматика... 
Ты приближаешься, взгляд внимательный. 
Замерев, стою на тротуарном снегу. 
Полуулыбка почти знакомых губ. 
Я разворачиваюсь и бегу, бегу...

Она – звезда в конопушках и старых кедах.
Богиня странствий и фея людских дорог.
Мое вдохновенье, надежда, судьба, победа,
 я без нее – бесполезно-печальный бог.
Стоит, как перст, на корявой ладони мира
в таком захолустье – на карте не отыскать…
В далеком Нездешье пылится ее квартира,
в которой есть ванна, трюмо и диван-кровать.
Глотает чай из щербатой походной кружки,
он пахнет полынным дымом чужих равнин.
В нем клевер, шалфей, чабрец, половина сушки
и нотка тоски – квинтэссенцией всех чужбин.
Который день – ни людей, ни зверей.  Дорога
уходит в даль, где свернулся конец пути.
И я говорю ей светло и немного строго:
- Малыш, отдохнула? Вставай, нам пора идти!
Пойдем: доверяя, любя, прикрывая спину
И ныне, и присно, во веки веков – со мной.
Окончится мир – досмеюсь, допою и сгину,
но даже за Гранью ты будешь моей звездой.