Сорваться в колодец... Нелепый конец.
Найдут ли? Когда и кто?
Эх, мне бы силёнок, так сам бы залез.
А небо, как решето:
И льётся, и льётся в колодец из туч —
Зачем? Без того мокрень!
О, люди, спасите! Но я невезуч,
Ненастный несчастный день...
Терпеть на плаву бы, но сверху поток
Наполнил меня на треть.
Понять, осознать: не отыщет никто,
Смириться и умереть.
На дно погрузиться, ведь я же ведро,
А там — темнота, ни зги.
Ржаветь понапрасну — безжалостный рок.
Но чу! Голоса... Шаги...
В отчаянный ливень сюда за водой
Припёрся какой дурак?
Спасайте — напиться вам хватит с лихвой,
Достаньте меня! Бряк-бряк!

Так тихо, что сердца удары слышу;
Во тьме не утешиться, не уснуть.
Сижу в ожидании знака свыше,
Холодная слякоть вползает внутрь...
Я жду, я надеюсь, я верю в чудо,
Презрев эту сырость, и вонь, и мрак:
Вон там, наверху, целый мир! Оттуда
Появится мой долгожданный знак!
Щемит подзабытая ностальгия,
Предчувствие света пронзает грудь.
Пришедшие с неба - они другие,
И с ними изменится что-нибудь!
Но вот нарастает далёкий шорох -
Небесная песня, счастливый гимн -
Снисходят в колодец мой те, которых
Я ждал вопреки временам лихим.
Кружусь, опьянённый восторгом встречи,
Предчувствием новых великих дел,
Я полон идей, я как будто вечен,
Я сделаю то, что всегда хотел!..
Но где же они - это чудо свыше?
Мешаются с илом, достигнув дна,
А шорох всё реже, слабее, тише,
А слякоть по-прежнему холодна.
И гаснет обманутая надежда;
И стены смыкаются, становясь
Ещё неприступней и неизбежней;
Внизу, под ногами - всё та же грязь...

В колодезной гнетущей тишине
Приходят заковыристые мысли:
О чём же там у Горького в "На дне"?
И почему медведь не гры-, а гризли?
Зачем Юпитер столько раз женат?
Какого цвета видит сны нефтяник?
Почем сейчас Малевича "Квадрат",
И правда ли, что айсберг сбил Титаник?
Откуда в небе столько аш два о,
Так подло непохожего на пиво?
За что меня отверг Виктор Гюго
И как я уходил с корпоратива?

...в пустыне, горем запечёный,
он брёл, не веря -
был мой двойник от горя чёрен
и суховея,
он не хотел вернуться к людям,
дрожал в отрепье,
считал баранов, нет, верблюдов,
летящих в небе,
смотрел как в горизонт уходят
песок и камни,
нашёл заброшенный колодец
и в нём сверканье,
поймать пытался воздух зыбкий,
его движенье,
но были миражом и рыбки,
и отраженье,
он никуда не возвращался,
темнела кожа,
а я худело с каждым часом,
мы так похожи,
и всё надеялось на чудо,
и так устало,
но он ушёл к своим верблюдам,
а я осталось,
и не идут дожди, снаружи -
песок и камень,
я одиноко и не нужно -
мираж и память...

В колодце глубоком, гулком
Спасения тщетно ждёшь.
А выше по переулкам
Гуляет осенний дождь.
Кричишь, умоляешь, злишься.
Услышит ли в небе Сам?
Не хочется в закулисье
Отправиться к праотцам...
Твои телеса ослабли,
И разум во тьме ослаб.
Ты плачешь, а жизнь по капле
Уходит. Кап-кап, кап-кап...

пока живу, дожди идут пока
и крынка не скрывает молока
и стенки у колодца золотые
какое дело мне до потолка
в котором проплывают облака
ведь всё равно они плывут пустые
как речи в одиночестве мои
как мысли в отдалении твои
как бесполезность радости и горя
на дне любом нет света и тепла
огонь не даст остывшая зола
у самого бессмысленного моря

Так тихо, что сердца удары слышу;
Во тьме не утешиться, не уснуть.
Сижу в ожидании знака свыше,
Холодная слякоть вползает внутрь...
Я жду, я надеюсь, я верю в чудо,
Презрев эту сырость, и вонь, и мрак:
Вон там, наверху, целый мир! Оттуда
Появится мой долгожданный знак!
Щемит подзабытая ностальгия,
Предчувствие света пронзает грудь.
Пришедшие с неба - они другие,
И с ними изменится что-нибудь!
Но вот нарастает далёкий шорох -
Небесная песня, счастливый гимн -
Снисходят в колодец мой те, которых
Я ждал вопреки временам лихим.
Кружусь, опьянённый восторгом встречи,
Предчувствием новых великих дел,
Я полон идей, я как будто вечен,
Я сделаю то, что всегда хотел!..
Но где же они - это чудо свыше?
Мешаются с илом, достигнув дна,
А шорох всё реже, слабее, тише,
А слякоть по-прежнему холодна.
И гаснет обманутая надежда;
И стены смыкаются, становясь
Ещё неприступней и неизбежней;
Внизу, под ногами - всё та же грязь...

В колодезной гнетущей тишине
Приходят заковыристые мысли:
О чём же там у Горького в "На дне"?
И почему медведь не гры-, а гризли?
Зачем Юпитер столько раз женат?
Какого цвета видит сны нефтяник?
Почем сейчас Малевича "Квадрат",
И правда ли, что айсберг сбил Титаник?
Откуда в небе столько аш два о,
Так подло непохожего на пиво?
За что меня отверг Виктор Гюго
И как я уходил с корпоратива?

пока живу, дожди идут пока
и крынка не скрывает молока
и стенки у колодца золотые
какое дело мне до потолка
в котором проплывают облака
ведь всё равно они плывут пустые
как речи в одиночестве мои
как мысли в отдалении твои
как бесполезность радости и горя
на дне любом нет света и тепла
огонь не даст остывшая зола
у самого бессмысленного моря

...в пустыне, горем запечёный,
он брёл, не веря -
был мой двойник от горя чёрен
и суховея,
он не хотел вернуться к людям,
дрожал в отрепье,
считал баранов, нет, верблюдов,
летящих в небе,
смотрел как в горизонт уходят
песок и камни,
нашёл заброшенный колодец
и в нём сверканье,
поймать пытался воздух зыбкий,
его движенье,
но были миражом и рыбки,
и отраженье,
он никуда не возвращался,
темнела кожа,
а я худело с каждым часом,
мы так похожи,
и всё надеялось на чудо,
и так устало,
но он ушёл к своим верблюдам,
а я осталось,
и не идут дожди, снаружи -
песок и камень,
я одиноко и не нужно -
мираж и память...

Сорваться в колодец... Нелепый конец.
Найдут ли? Когда и кто?
Эх, мне бы силёнок, так сам бы залез.
А небо, как решето:
И льётся, и льётся в колодец из туч —
Зачем? Без того мокрень!
О, люди, спасите! Но я невезуч,
Ненастный несчастный день...
Терпеть на плаву бы, но сверху поток
Наполнил меня на треть.
Понять, осознать: не отыщет никто,
Смириться и умереть.
На дно погрузиться, ведь я же ведро,
А там — темнота, ни зги.
Ржаветь понапрасну — безжалостный рок.
Но чу! Голоса... Шаги...
В отчаянный ливень сюда за водой
Припёрся какой дурак?
Спасайте — напиться вам хватит с лихвой,
Достаньте меня! Бряк-бряк!

Земля разродилась занудным дождём –
Впитались в ботинки разбухшие сутки.
На каменном дне ленинградских квартир,
Беседы ведутся то громче, то глуше…
Колодцы скрывают прогнившее дно –
подземка парами угарными дышит.
Здесь эхо приносит в квартиры кино,
Кино разрывает подвалы и крыши.
И падает дождь – серый дождь, серый снег
на сердце уставших квадратных колодцев.
Теряется совесть, а может быть нет,
но будет рассвет…
Слышишь, кажется, будит...

Лицо задравши, наверх гляжу:
Неба квадрат дождливый...
А я в колодце (глубоком — жуть!)
Задорно гадаю — жив ли?

Дождинки —  в глаза, и слезой блестят.
Небом ли я оплаканный?
Может колодец — мой личный Ад,
А я как улитка в раковине? 

Сейчас придёт неизвестно кто,
Возьмёт с западни глубинной...
«Не ешьте меня — я внутри пустой,
Снаружи я только имя!» 

А капли мне меряют жизни срок,
Слезами слетают сверху.
«Зачем я в колодце, скажи мне, Бог, — 
Для пользы твоей, иль смеха»?

Я опять сегодня – не упал.
Просто падать ниже некуда уже.
Здесь сплошной безводочный купаж.
Я, как зайчик на разбитом витраже.

А над головою надо мной
Вновь распахнутое небо пролилось.
Я, наверно, буду новый Ной
Или без «Юноны», но «Авось».

Небо выбирало не портвейн,
А какое-то разбавленное пиво.
Здесь, как гастробайтеру в Москве,
Но зато здесь умирать красиво.

персональный наш колодец
комфортабелен и крут.
очень стойкий к непогоде,
излучению, огню.

в нем всего одно окошко,
а точнее просто люк,
я усядусь на рогожку
и смотреть в него люблю.

я не очень много помню.
на бетоне угольком
я рисую кошку, дом и
стаю черных облаков.

сверху сыплет мелкий дождик,
он не мелок, просто тощ.
расскажи-ка мне, худождик,
как художнику художник,
как теперь родится дождь?

расскажи, меня обрадуй,
брось в ладонь мне с высоты
каплю крошечную радуг -
семь цветов для счастья надо,
семь мелков моей мечты.

Сорваться в колодец... Нелепый конец.
Найдут ли? Когда и кто?
Эх, мне бы силёнок, так сам бы залез.
А небо, как решето:
И льётся, и льётся в колодец из туч —
Зачем? Без того мокрень!
О, люди, спасите! Но я невезуч,
Ненастный несчастный день...
Терпеть на плаву бы, но сверху поток
Наполнил меня на треть.
Понять, осознать: не отыщет никто,
Смириться и умереть.
На дно погрузиться, ведь я же ведро,
А там — темнота, ни зги.
Ржаветь понапрасну — безжалостный рок.
Но чу! Голоса... Шаги...
В отчаянный ливень сюда за водой
Припёрся какой дурак?
Спасайте — напиться вам хватит с лихвой,
Достаньте меня! Бряк-бряк!

Так тихо, что сердца удары слышу;
Во тьме не утешиться, не уснуть.
Сижу в ожидании знака свыше,
Холодная слякоть вползает внутрь...
Я жду, я надеюсь, я верю в чудо,
Презрев эту сырость, и вонь, и мрак:
Вон там, наверху, целый мир! Оттуда
Появится мой долгожданный знак!
Щемит подзабытая ностальгия,
Предчувствие света пронзает грудь.
Пришедшие с неба - они другие,
И с ними изменится что-нибудь!
Но вот нарастает далёкий шорох -
Небесная песня, счастливый гимн -
Снисходят в колодец мой те, которых
Я ждал вопреки временам лихим.
Кружусь, опьянённый восторгом встречи,
Предчувствием новых великих дел,
Я полон идей, я как будто вечен,
Я сделаю то, что всегда хотел!..
Но где же они - это чудо свыше?
Мешаются с илом, достигнув дна,
А шорох всё реже, слабее, тише,
А слякоть по-прежнему холодна.
И гаснет обманутая надежда;
И стены смыкаются, становясь
Ещё неприступней и неизбежней;
Внизу, под ногами - всё та же грязь...

Вот и дОжили мы: отношенья – глубокий колодец,
Тёмный, гулкий, и некуда больше беднягам идти.
Сами прыгнули, мы ведь с тобою почти добровольцы.
А теперь – ни туда, ни сюда! – и сидим взаперти.

Подними ввысь глаза, мой пока что бесстрашно любимый.
Видишь: дождь, освежающий чистый восторженный дождь,
Нам напиться б его, и не надо других биохимий.
Пей! Не то жизнь свою в этой мгле до конца проведёшь.

Пей с руки, это я для тебя собирала по капле.
Не лови жадным ртом, дождь не любит голодных таких.
Храм любви без надзора разрушен и кем-то разграблен,
Мы впустили чужих, а ведь строился он для двоих.

У колодца нет дна, понимаешь, такая вот штука.
Лезу цепко к дождю, локти – в кровь. Хватит гибельных бездн.
Чертыхаюсь и вою безумной и дикой зверюгой…
Ты со мной или нет? Неужели уютно тебе?

Лицо задравши, наверх гляжу:
Неба квадрат дождливый...
А я в колодце (глубоком — жуть!)
Задорно гадаю — жив ли?

Дождинки —  в глаза, и слезой блестят.
Небом ли я оплаканный?
Может колодец — мой личный Ад,
А я как улитка в раковине? 

Сейчас придёт неизвестно кто,
Возьмёт с западни глубинной...
«Не ешьте меня — я внутри пустой,
Снаружи я только имя!» 

А капли мне меряют жизни срок,
Слезами слетают сверху.
«Зачем я в колодце, скажи мне, Бог, — 
Для пользы твоей, иль смеха»?

В колодце глубоком, гулком
Спасения тщетно ждёшь.
А выше по переулкам
Гуляет осенний дождь.
Кричишь, умоляешь, злишься.
Услышит ли в небе Сам?
Не хочется в закулисье
Отправиться к праотцам...
Твои телеса ослабли,
И разум во тьме ослаб.
Ты плачешь, а жизнь по капле
Уходит. Кап-кап, кап-кап...

Я очнулся на дне заколдованной кем-то ловушки.
Надо мной в вышине недоступное серое небо.
А в темнице моей лишь сиянье зелёной гнилушки,
жбан несвежей воды да краюха засохшего хлеба.
Бесполезно кричать. Не услышат ни старый, ни малый.
На сто вёрст никого. Только ястребы режут просторы.
Я почувствовал слабость доселе неведомой хвори,
и сморила меня, несмотря на кручину, усталость.

И мерещилось мне в забытье несказанное диво:
Желтоглазая дева в в наряде цветов малахита,
и в зрачках вертикальных я видел призыв позабытый,
а ещё за какой-то поступок упрёк справедливый.
Не прошло и полгода, усох я, состарился быстро.
И однажды проснулся в избушке на грязной постели.
И, поднявшись, дошёл до скрипучей двери еле-еле.
И впервые увидел на небе дрожащие искры.

Я во сне возращаюсь на дно ледяного колодца.
И летящие капли дождя собираю в ладони.
А потом в них тону, как во взгляде бездонном
желтоглазой змеи. А она надо мною смеётся.
Я не нужен ей больше, иссушенный, немощный, ветхий.
Завлекает в колодец кого-то моложе и краше.
И всё реже и реже меня её смех будоражит.
Я совсем уже близок ко мне предназначенной вехе...

Неба платок  заплаканный
Выжал  беспечный Бог:
Лестницу мне Иакова,
Цепкость мне рук и ног, — 
Только в провале адовом,
Ниже, чем центр земной,
Медленно капли падают,
Терпкие как вино.
Скоро ль провал наполнится, —
Выплыть ли, утонуть? — 
Лишь для души бы вольница,
Лишь бы печаль — в волну!
Небо с овчинку кажется — 
Глянуть нельзя без слёз.
Лестница кем-то вяжется,
Мне ли — большой вопрос.
Видно, небесным ангелам
Глянуть в провал — никак.
Медленно капли падают.
Хватит ли их? Не факт...

Осень - дно колодца. Цвета сливы
Небо без просвета - вдовий плат.
И в душе дождливо и тоскливо,
И снаружи - слёзы и разлад.
Взаперти. Надеешься, томишься:
Может, ветер вести принесёт.
Что ж ты, осень, не угомонишься,
Рыскаешь по ночи, как койот?
С мокрыми ветрами-ходоками
Мечешься, голодная, во тьме?
Рыжими в подпалинах боками
Что маячишь? Плачешь ли по мне?
Но идут и бьют секунды в темя,
Но твердят: во сне ли, наяву
Перезагружу я это время,
Эту осень я переживу.

В колодезной гнетущей тишине
Приходят заковыристые мысли:
О чём же там у Горького в "На дне"?
И почему медведь не гры-, а гризли?
Зачем Юпитер столько раз женат?
Какого цвета видит сны нефтяник?
Почем сейчас Малевича "Квадрат",
И правда ли, что айсберг сбил Титаник?
Откуда в небе столько аш два о,
Так подло непохожего на пиво?
За что меня отверг Виктор Гюго
И как я уходил с корпоратива?

Земля разродилась занудным дождём –
Впитались в ботинки разбухшие сутки.
На каменном дне ленинградских квартир,
Беседы ведутся то громче, то глуше…
Колодцы скрывают прогнившее дно –
подземка парами угарными дышит.
Здесь эхо приносит в квартиры кино,
Кино разрывает подвалы и крыши.
И падает дождь – серый дождь, серый снег
на сердце уставших квадратных колодцев.
Теряется совесть, а может быть нет,
но будет рассвет…
Слышишь, кажется, будит...

В колодце глубоком, гулком
Спасения тщетно ждёшь.
А выше по переулкам
Гуляет осенний дождь.
Кричишь, умоляешь, злишься.
Услышит ли в небе Сам?
Не хочется в закулисье
Отправиться к праотцам...
Твои телеса ослабли,
И разум во тьме ослаб.
Ты плачешь, а жизнь по капле
Уходит. Кап-кап, кап-кап...

Неба платок  заплаканный
Выжал  беспечный Бог:
Лестницу мне Иакова,
Цепкость мне рук и ног, — 
Только в провале адовом,
Ниже, чем центр земной,
Медленно капли падают,
Терпкие как вино.
Скоро ль провал наполнится, —
Выплыть ли, утонуть? — 
Лишь для души бы вольница,
Лишь бы печаль — в волну!
Небо с овчинку кажется — 
Глянуть нельзя без слёз.
Лестница кем-то вяжется,
Мне ли — большой вопрос.
Видно, небесным ангелам
Глянуть в провал — никак.
Медленно капли падают.
Хватит ли их? Не факт...

Так тихо, что сердца удары слышу;
Во тьме не утешиться, не уснуть.
Сижу в ожидании знака свыше,
Холодная слякоть вползает внутрь...
Я жду, я надеюсь, я верю в чудо,
Презрев эту сырость, и вонь, и мрак:
Вон там, наверху, целый мир! Оттуда
Появится мой долгожданный знак!
Щемит подзабытая ностальгия,
Предчувствие света пронзает грудь.
Пришедшие с неба - они другие,
И с ними изменится что-нибудь!
Но вот нарастает далёкий шорох -
Небесная песня, счастливый гимн -
Снисходят в колодец мой те, которых
Я ждал вопреки временам лихим.
Кружусь, опьянённый восторгом встречи,
Предчувствием новых великих дел,
Я полон идей, я как будто вечен,
Я сделаю то, что всегда хотел!..
Но где же они - это чудо свыше?
Мешаются с илом, достигнув дна,
А шорох всё реже, слабее, тише,
А слякоть по-прежнему холодна.
И гаснет обманутая надежда;
И стены смыкаются, становясь
Ещё неприступней и неизбежней;
Внизу, под ногами - всё та же грязь...

Лицо задравши, наверх гляжу:
Неба квадрат дождливый...
А я в колодце (глубоком — жуть!)
Задорно гадаю — жив ли?

Дождинки —  в глаза, и слезой блестят.
Небом ли я оплаканный?
Может колодец — мой личный Ад,
А я как улитка в раковине? 

Сейчас придёт неизвестно кто,
Возьмёт с западни глубинной...
«Не ешьте меня — я внутри пустой,
Снаружи я только имя!» 

А капли мне меряют жизни срок,
Слезами слетают сверху.
«Зачем я в колодце, скажи мне, Бог, — 
Для пользы твоей, иль смеха»?

персональный наш колодец
комфортабелен и крут.
очень стойкий к непогоде,
излучению, огню.

в нем всего одно окошко,
а точнее просто люк,
я усядусь на рогожку
и смотреть в него люблю.

я не очень много помню.
на бетоне угольком
я рисую кошку, дом и
стаю черных облаков.

сверху сыплет мелкий дождик,
он не мелок, просто тощ.
расскажи-ка мне, худождик,
как художнику художник,
как теперь родится дождь?

расскажи, меня обрадуй,
брось в ладонь мне с высоты
каплю крошечную радуг -
семь цветов для счастья надо,
семь мелков моей мечты.

Неба платок  заплаканный
Выжал  беспечный Бог:
Лестницу мне Иакова,
Цепкость мне рук и ног, — 
Только в провале адовом,
Ниже, чем центр земной,
Медленно капли падают,
Терпкие как вино.
Скоро ль провал наполнится, —
Выплыть ли, утонуть? — 
Лишь для души бы вольница,
Лишь бы печаль — в волну!
Небо с овчинку кажется — 
Глянуть нельзя без слёз.
Лестница кем-то вяжется,
Мне ли — большой вопрос.
Видно, небесным ангелам
Глянуть в провал — никак.
Медленно капли падают.
Хватит ли их? Не факт...

Земля разродилась занудным дождём –
Впитались в ботинки разбухшие сутки.
На каменном дне ленинградских квартир,
Беседы ведутся то громче, то глуше…
Колодцы скрывают прогнившее дно –
подземка парами угарными дышит.
Здесь эхо приносит в квартиры кино,
Кино разрывает подвалы и крыши.
И падает дождь – серый дождь, серый снег
на сердце уставших квадратных колодцев.
Теряется совесть, а может быть нет,
но будет рассвет…
Слышишь, кажется, будит...

персональный наш колодец
комфортабелен и крут.
очень стойкий к непогоде,
излучению, огню.

в нем всего одно окошко,
а точнее просто люк,
я усядусь на рогожку
и смотреть в него люблю.

я не очень много помню.
на бетоне угольком
я рисую кошку, дом и
стаю черных облаков.

сверху сыплет мелкий дождик,
он не мелок, просто тощ.
расскажи-ка мне, худождик,
как художнику художник,
как теперь родится дождь?

расскажи, меня обрадуй,
брось в ладонь мне с высоты
каплю крошечную радуг -
семь цветов для счастья надо,
семь мелков моей мечты.

В колодезной гнетущей тишине
Приходят заковыристые мысли:
О чём же там у Горького в "На дне"?
И почему медведь не гры-, а гризли?
Зачем Юпитер столько раз женат?
Какого цвета видит сны нефтяник?
Почем сейчас Малевича "Квадрат",
И правда ли, что айсберг сбил Титаник?
Откуда в небе столько аш два о,
Так подло непохожего на пиво?
За что меня отверг Виктор Гюго
И как я уходил с корпоратива?

Что ты, дождь, стучишь печально,
Я сижу здесь не случайно –
Я в случайности не верю,
Жизнь событиями мерю.

Ты пришел – привет, товарищ!
Прилетел с небес, а знаешь,
На глубоком дне колодца
Сердце колоколом бьётся.

Мы с тобой теперь напару.
Вот сюда б еще гитару!
Пару рюмок, фляжку горькой –
Мы б с тобой сплясали польку.

А давай и так закружим.
Наплевать, что там снаружи!
Мы внутри… ты мочишь перья.
А я вылечу, не веришь?

Лицо задравши, наверх гляжу:
Неба квадрат дождливый...
А я в колодце (глубоком — жуть!)
Задорно гадаю — жив ли?

Дождинки —  в глаза, и слезой блестят.
Небом ли я оплаканный?
Может колодец — мой личный Ад,
А я как улитка в раковине? 

Сейчас придёт неизвестно кто,
Возьмёт с западни глубинной...
«Не ешьте меня — я внутри пустой,
Снаружи я только имя!» 

А капли мне меряют жизни срок,
Слезами слетают сверху.
«Зачем я в колодце, скажи мне, Бог, — 
Для пользы твоей, иль смеха»?

Я когда-то был хорошим,
Знал счастливые слова,
И меня любили, Боже,
Люди, звери и трава.

Я ни в чём не сомневался,
То, что думал – говорил.
Оставляли – оставался.
Гнали прочь – не уходил!

А теперь сижу в колодце,
И печаль сидит внутри.
Кто-то выкрал моё солнце,
Чтоб другому подарить.

Хорошо, что дождь оставил,
И колодец не закрыл.
Я когда-то миром правил,
И одну её любил.

пока живу, дожди идут пока
и крынка не скрывает молока
и стенки у колодца золотые
какое дело мне до потолка
в котором проплывают облака
ведь всё равно они плывут пустые
как речи в одиночестве мои
как мысли в отдалении твои
как бесполезность радости и горя
на дне любом нет света и тепла
огонь не даст остывшая зола
у самого бессмысленного моря

Я очнулся на дне заколдованной кем-то ловушки.
Надо мной в вышине недоступное серое небо.
А в темнице моей лишь сиянье зелёной гнилушки,
жбан несвежей воды да краюха засохшего хлеба.
Бесполезно кричать. Не услышат ни старый, ни малый.
На сто вёрст никого. Только ястребы режут просторы.
Я почувствовал слабость доселе неведомой хвори,
и сморила меня, несмотря на кручину, усталость.

И мерещилось мне в забытье несказанное диво:
Желтоглазая дева в в наряде цветов малахита,
и в зрачках вертикальных я видел призыв позабытый,
а ещё за какой-то поступок упрёк справедливый.
Не прошло и полгода, усох я, состарился быстро.
И однажды проснулся в избушке на грязной постели.
И, поднявшись, дошёл до скрипучей двери еле-еле.
И впервые увидел на небе дрожащие искры.

Я во сне возращаюсь на дно ледяного колодца.
И летящие капли дождя собираю в ладони.
А потом в них тону, как во взгляде бездонном
желтоглазой змеи. А она надо мною смеётся.
Я не нужен ей больше, иссушенный, немощный, ветхий.
Завлекает в колодец кого-то моложе и краше.
И всё реже и реже меня её смех будоражит.
Я совсем уже близок ко мне предназначенной вехе...

Так тихо, что сердца удары слышу;
Во тьме не утешиться, не уснуть.
Сижу в ожидании знака свыше,
Холодная слякоть вползает внутрь...
Я жду, я надеюсь, я верю в чудо,
Презрев эту сырость, и вонь, и мрак:
Вон там, наверху, целый мир! Оттуда
Появится мой долгожданный знак!
Щемит подзабытая ностальгия,
Предчувствие света пронзает грудь.
Пришедшие с неба - они другие,
И с ними изменится что-нибудь!
Но вот нарастает далёкий шорох -
Небесная песня, счастливый гимн -
Снисходят в колодец мой те, которых
Я ждал вопреки временам лихим.
Кружусь, опьянённый восторгом встречи,
Предчувствием новых великих дел,
Я полон идей, я как будто вечен,
Я сделаю то, что всегда хотел!..
Но где же они - это чудо свыше?
Мешаются с илом, достигнув дна,
А шорох всё реже, слабее, тише,
А слякоть по-прежнему холодна.
И гаснет обманутая надежда;
И стены смыкаются, становясь
Ещё неприступней и неизбежней;
Внизу, под ногами - всё та же грязь...

В колодезной гнетущей тишине
Приходят заковыристые мысли:
О чём же там у Горького в "На дне"?
И почему медведь не гры-, а гризли?
Зачем Юпитер столько раз женат?
Какого цвета видит сны нефтяник?
Почем сейчас Малевича "Квадрат",
И правда ли, что айсберг сбил Титаник?
Откуда в небе столько аш два о,
Так подло непохожего на пиво?
За что меня отверг Виктор Гюго
И как я уходил с корпоратива?

пока живу, дожди идут пока
и крынка не скрывает молока
и стенки у колодца золотые
какое дело мне до потолка
в котором проплывают облака
ведь всё равно они плывут пустые
как речи в одиночестве мои
как мысли в отдалении твои
как бесполезность радости и горя
на дне любом нет света и тепла
огонь не даст остывшая зола
у самого бессмысленного моря

Сорваться в колодец... Нелепый конец.
Найдут ли? Когда и кто?
Эх, мне бы силёнок, так сам бы залез.
А небо, как решето:
И льётся, и льётся в колодец из туч —
Зачем? Без того мокрень!
О, люди, спасите! Но я невезуч,
Ненастный несчастный день...
Терпеть на плаву бы, но сверху поток
Наполнил меня на треть.
Понять, осознать: не отыщет никто,
Смириться и умереть.
На дно погрузиться, ведь я же ведро,
А там — темнота, ни зги.
Ржаветь понапрасну — безжалостный рок.
Но чу! Голоса... Шаги...
В отчаянный ливень сюда за водой
Припёрся какой дурак?
Спасайте — напиться вам хватит с лихвой,
Достаньте меня! Бряк-бряк!

Осень - дно колодца. Цвета сливы
Небо без просвета - вдовий плат.
И в душе дождливо и тоскливо,
И снаружи - слёзы и разлад.
Взаперти. Надеешься, томишься:
Может, ветер вести принесёт.
Что ж ты, осень, не угомонишься,
Рыскаешь по ночи, как койот?
С мокрыми ветрами-ходоками
Мечешься, голодная, во тьме?
Рыжими в подпалинах боками
Что маячишь? Плачешь ли по мне?
Но идут и бьют секунды в темя,
Но твердят: во сне ли, наяву
Перезагружу я это время,
Эту осень я переживу.

Хорошо сидеть в колодце -
Сладко естся, вкусно пьется,
А снаружи - нет, не солнце,
Дождь.
Наверху - коронавирус,
А внизу - тепло и сыро.
Да, не лучшая квартира.
Что ж.
Может быть, пересижу я,
Не особенно рискуя.
Выдам истину простую
Вслух.
Испытаньям подвергая,
Мы увидим, мы узнаем,
Как ведёт себя у края
Дух...

Лицо задравши, наверх гляжу:
Неба квадрат дождливый...
А я в колодце (глубоком — жуть!)
Задорно гадаю — жив ли?

Дождинки —  в глаза, и слезой блестят.
Небом ли я оплаканный?
Может колодец — мой личный Ад,
А я как улитка в раковине? 

Сейчас придёт неизвестно кто,
Возьмёт с западни глубинной...
«Не ешьте меня — я внутри пустой,
Снаружи я только имя!» 

А капли мне меряют жизни срок,
Слезами слетают сверху.
«Зачем я в колодце, скажи мне, Бог, — 
Для пользы твоей, иль смеха»?

В колодце глубоком, гулком
Спасения тщетно ждёшь.
А выше по переулкам
Гуляет осенний дождь.
Кричишь, умоляешь, злишься.
Услышит ли в небе Сам?
Не хочется в закулисье
Отправиться к праотцам...
Твои телеса ослабли,
И разум во тьме ослаб.
Ты плачешь, а жизнь по капле
Уходит. Кап-кап, кап-кап...

Я очнулся на дне заколдованной кем-то ловушки.
Надо мной в вышине недоступное серое небо.
А в темнице моей лишь сиянье зелёной гнилушки,
жбан несвежей воды да краюха засохшего хлеба.
Бесполезно кричать. Не услышат ни старый, ни малый.
На сто вёрст никого. Только ястребы режут просторы.
Я почувствовал слабость доселе неведомой хвори,
и сморила меня, несмотря на кручину, усталость.

И мерещилось мне в забытье несказанное диво:
Желтоглазая дева в в наряде цветов малахита,
и в зрачках вертикальных я видел призыв позабытый,
а ещё за какой-то поступок упрёк справедливый.
Не прошло и полгода, усох я, состарился быстро.
И однажды проснулся в избушке на грязной постели.
И, поднявшись, дошёл до скрипучей двери еле-еле.
И впервые увидел на небе дрожащие искры.

Я во сне возращаюсь на дно ледяного колодца.
И летящие капли дождя собираю в ладони.
А потом в них тону, как во взгляде бездонном
желтоглазой змеи. А она надо мною смеётся.
Я не нужен ей больше, иссушенный, немощный, ветхий.
Завлекает в колодец кого-то моложе и краше.
И всё реже и реже меня её смех будоражит.
Я совсем уже близок ко мне предназначенной вехе...

Вот и дОжили мы: отношенья – глубокий колодец,
Тёмный, гулкий, и некуда больше беднягам идти.
Сами прыгнули, мы ведь с тобою почти добровольцы.
А теперь – ни туда, ни сюда! – и сидим взаперти.

Подними ввысь глаза, мой пока что бесстрашно любимый.
Видишь: дождь, освежающий чистый восторженный дождь,
Нам напиться б его, и не надо других биохимий.
Пей! Не то жизнь свою в этой мгле до конца проведёшь.

Пей с руки, это я для тебя собирала по капле.
Не лови жадным ртом, дождь не любит голодных таких.
Храм любви без надзора разрушен и кем-то разграблен,
Мы впустили чужих, а ведь строился он для двоих.

У колодца нет дна, понимаешь, такая вот штука.
Лезу цепко к дождю, локти – в кровь. Хватит гибельных бездн.
Чертыхаюсь и вою безумной и дикой зверюгой…
Ты со мной или нет? Неужели уютно тебе?

В колодезной гнетущей тишине
Приходят заковыристые мысли:
О чём же там у Горького в "На дне"?
И почему медведь не гры-, а гризли?
Зачем Юпитер столько раз женат?
Какого цвета видит сны нефтяник?
Почем сейчас Малевича "Квадрат",
И правда ли, что айсберг сбил Титаник?
Откуда в небе столько аш два о,
Так подло непохожего на пиво?
За что меня отверг Виктор Гюго
И как я уходил с корпоратива?

Лицо задравши, наверх гляжу:
Неба квадрат дождливый...
А я в колодце (глубоком — жуть!)
Задорно гадаю — жив ли?

Дождинки —  в глаза, и слезой блестят.
Небом ли я оплаканный?
Может колодец — мой личный Ад,
А я как улитка в раковине? 

Сейчас придёт неизвестно кто,
Возьмёт с западни глубинной...
«Не ешьте меня — я внутри пустой,
Снаружи я только имя!» 

А капли мне меряют жизни срок,
Слезами слетают сверху.
«Зачем я в колодце, скажи мне, Бог, — 
Для пользы твоей, иль смеха»?

В колодце глубоком, гулком
Спасения тщетно ждёшь.
А выше по переулкам
Гуляет осенний дождь.
Кричишь, умоляешь, злишься.
Услышит ли в небе Сам?
Не хочется в закулисье
Отправиться к праотцам...
Твои телеса ослабли,
И разум во тьме ослаб.
Ты плачешь, а жизнь по капле
Уходит. Кап-кап, кап-кап...

Я когда-то был хорошим,
Знал счастливые слова,
И меня любили, Боже,
Люди, звери и трава.

Я ни в чём не сомневался,
То, что думал – говорил.
Оставляли – оставался.
Гнали прочь – не уходил!

А теперь сижу в колодце,
И печаль сидит внутри.
Кто-то выкрал моё солнце,
Чтоб другому подарить.

Хорошо, что дождь оставил,
И колодец не закрыл.
Я когда-то миром правил,
И одну её любил.

...в пустыне, горем запечёный,
он брёл, не веря -
был мой двойник от горя чёрен
и суховея,
он не хотел вернуться к людям,
дрожал в отрепье,
считал баранов, нет, верблюдов,
летящих в небе,
смотрел как в горизонт уходят
песок и камни,
нашёл заброшенный колодец
и в нём сверканье,
поймать пытался воздух зыбкий,
его движенье,
но были миражом и рыбки,
и отраженье,
он никуда не возвращался,
темнела кожа,
а я худело с каждым часом,
мы так похожи,
и всё надеялось на чудо,
и так устало,
но он ушёл к своим верблюдам,
а я осталось,
и не идут дожди, снаружи -
песок и камень,
я одиноко и не нужно -
мираж и память...

Сорваться в колодец... Нелепый конец.
Найдут ли? Когда и кто?
Эх, мне бы силёнок, так сам бы залез.
А небо, как решето:
И льётся, и льётся в колодец из туч —
Зачем? Без того мокрень!
О, люди, спасите! Но я невезуч,
Ненастный несчастный день...
Терпеть на плаву бы, но сверху поток
Наполнил меня на треть.
Понять, осознать: не отыщет никто,
Смириться и умереть.
На дно погрузиться, ведь я же ведро,
А там — темнота, ни зги.
Ржаветь понапрасну — безжалостный рок.
Но чу! Голоса... Шаги...
В отчаянный ливень сюда за водой
Припёрся какой дурак?
Спасайте — напиться вам хватит с лихвой,
Достаньте меня! Бряк-бряк!

Осень - дно колодца. Цвета сливы
Небо без просвета - вдовий плат.
И в душе дождливо и тоскливо,
И снаружи - слёзы и разлад.
Взаперти. Надеешься, томишься:
Может, ветер вести принесёт.
Что ж ты, осень, не угомонишься,
Рыскаешь по ночи, как койот?
С мокрыми ветрами-ходоками
Мечешься, голодная, во тьме?
Рыжими в подпалинах боками
Что маячишь? Плачешь ли по мне?
Но идут и бьют секунды в темя,
Но твердят: во сне ли, наяву
Перезагружу я это время,
Эту осень я переживу.

Так тихо, что сердца удары слышу;
Во тьме не утешиться, не уснуть.
Сижу в ожидании знака свыше,
Холодная слякоть вползает внутрь...
Я жду, я надеюсь, я верю в чудо,
Презрев эту сырость, и вонь, и мрак:
Вон там, наверху, целый мир! Оттуда
Появится мой долгожданный знак!
Щемит подзабытая ностальгия,
Предчувствие света пронзает грудь.
Пришедшие с неба - они другие,
И с ними изменится что-нибудь!
Но вот нарастает далёкий шорох -
Небесная песня, счастливый гимн -
Снисходят в колодец мой те, которых
Я ждал вопреки временам лихим.
Кружусь, опьянённый восторгом встречи,
Предчувствием новых великих дел,
Я полон идей, я как будто вечен,
Я сделаю то, что всегда хотел!..
Но где же они - это чудо свыше?
Мешаются с илом, достигнув дна,
А шорох всё реже, слабее, тише,
А слякоть по-прежнему холодна.
И гаснет обманутая надежда;
И стены смыкаются, становясь
Ещё неприступней и неизбежней;
Внизу, под ногами - всё та же грязь...

В колодезной гнетущей тишине
Приходят заковыристые мысли:
О чём же там у Горького в "На дне"?
И почему медведь не гры-, а гризли?
Зачем Юпитер столько раз женат?
Какого цвета видит сны нефтяник?
Почем сейчас Малевича "Квадрат",
И правда ли, что айсберг сбил Титаник?
Откуда в небе столько аш два о,
Так подло непохожего на пиво?
За что меня отверг Виктор Гюго
И как я уходил с корпоратива?

Лицо задравши, наверх гляжу:
Неба квадрат дождливый...
А я в колодце (глубоком — жуть!)
Задорно гадаю — жив ли?

Дождинки —  в глаза, и слезой блестят.
Небом ли я оплаканный?
Может колодец — мой личный Ад,
А я как улитка в раковине? 

Сейчас придёт неизвестно кто,
Возьмёт с западни глубинной...
«Не ешьте меня — я внутри пустой,
Снаружи я только имя!» 

А капли мне меряют жизни срок,
Слезами слетают сверху.
«Зачем я в колодце, скажи мне, Бог, — 
Для пользы твоей, иль смеха»?

Неба платок  заплаканный
Выжал  беспечный Бог:
Лестницу мне Иакова,
Цепкость мне рук и ног, — 
Только в провале адовом,
Ниже, чем центр земной,
Медленно капли падают,
Терпкие как вино.
Скоро ль провал наполнится, —
Выплыть ли, утонуть? — 
Лишь для души бы вольница,
Лишь бы печаль — в волну!
Небо с овчинку кажется — 
Глянуть нельзя без слёз.
Лестница кем-то вяжется,
Мне ли — большой вопрос.
Видно, небесным ангелам
Глянуть в провал — никак.
Медленно капли падают.
Хватит ли их? Не факт...

Хорошо сидеть в колодце -
Сладко естся, вкусно пьется,
А снаружи - нет, не солнце,
Дождь.
Наверху - коронавирус,
А внизу - тепло и сыро.
Да, не лучшая квартира.
Что ж.
Может быть, пересижу я,
Не особенно рискуя.
Выдам истину простую
Вслух.
Испытаньям подвергая,
Мы увидим, мы узнаем,
Как ведёт себя у края
Дух...

Я опять сегодня – не упал.
Просто падать ниже некуда уже.
Здесь сплошной безводочный купаж.
Я, как зайчик на разбитом витраже.

А над головою надо мной
Вновь распахнутое небо пролилось.
Я, наверно, буду новый Ной
Или без «Юноны», но «Авось».

Небо выбирало не портвейн,
А какое-то разбавленное пиво.
Здесь, как гастробайтеру в Москве,
Но зато здесь умирать красиво.

пока живу, дожди идут пока
и крынка не скрывает молока
и стенки у колодца золотые
какое дело мне до потолка
в котором проплывают облака
ведь всё равно они плывут пустые
как речи в одиночестве мои
как мысли в отдалении твои
как бесполезность радости и горя
на дне любом нет света и тепла
огонь не даст остывшая зола
у самого бессмысленного моря

Неба платок  заплаканный
Выжал  беспечный Бог:
Лестницу мне Иакова,
Цепкость мне рук и ног, — 
Только в провале адовом,
Ниже, чем центр земной,
Медленно капли падают,
Терпкие как вино.
Скоро ль провал наполнится, —
Выплыть ли, утонуть? — 
Лишь для души бы вольница,
Лишь бы печаль — в волну!
Небо с овчинку кажется — 
Глянуть нельзя без слёз.
Лестница кем-то вяжется,
Мне ли — большой вопрос.
Видно, небесным ангелам
Глянуть в провал — никак.
Медленно капли падают.
Хватит ли их? Не факт...

Осень - дно колодца. Цвета сливы
Небо без просвета - вдовий плат.
И в душе дождливо и тоскливо,
И снаружи - слёзы и разлад.
Взаперти. Надеешься, томишься:
Может, ветер вести принесёт.
Что ж ты, осень, не угомонишься,
Рыскаешь по ночи, как койот?
С мокрыми ветрами-ходоками
Мечешься, голодная, во тьме?
Рыжими в подпалинах боками
Что маячишь? Плачешь ли по мне?
Но идут и бьют секунды в темя,
Но твердят: во сне ли, наяву
Перезагружу я это время,
Эту осень я переживу.

Так тихо, что сердца удары слышу;
Во тьме не утешиться, не уснуть.
Сижу в ожидании знака свыше,
Холодная слякоть вползает внутрь...
Я жду, я надеюсь, я верю в чудо,
Презрев эту сырость, и вонь, и мрак:
Вон там, наверху, целый мир! Оттуда
Появится мой долгожданный знак!
Щемит подзабытая ностальгия,
Предчувствие света пронзает грудь.
Пришедшие с неба - они другие,
И с ними изменится что-нибудь!
Но вот нарастает далёкий шорох -
Небесная песня, счастливый гимн -
Снисходят в колодец мой те, которых
Я ждал вопреки временам лихим.
Кружусь, опьянённый восторгом встречи,
Предчувствием новых великих дел,
Я полон идей, я как будто вечен,
Я сделаю то, что всегда хотел!..
Но где же они - это чудо свыше?
Мешаются с илом, достигнув дна,
А шорох всё реже, слабее, тише,
А слякоть по-прежнему холодна.
И гаснет обманутая надежда;
И стены смыкаются, становясь
Ещё неприступней и неизбежней;
Внизу, под ногами - всё та же грязь...

В колодезной гнетущей тишине
Приходят заковыристые мысли:
О чём же там у Горького в "На дне"?
И почему медведь не гры-, а гризли?
Зачем Юпитер столько раз женат?
Какого цвета видит сны нефтяник?
Почем сейчас Малевича "Квадрат",
И правда ли, что айсберг сбил Титаник?
Откуда в небе столько аш два о,
Так подло непохожего на пиво?
За что меня отверг Виктор Гюго
И как я уходил с корпоратива?

персональный наш колодец
комфортабелен и крут.
очень стойкий к непогоде,
излучению, огню.

в нем всего одно окошко,
а точнее просто люк,
я усядусь на рогожку
и смотреть в него люблю.

я не очень много помню.
на бетоне угольком
я рисую кошку, дом и
стаю черных облаков.

сверху сыплет мелкий дождик,
он не мелок, просто тощ.
расскажи-ка мне, худождик,
как художнику художник,
как теперь родится дождь?

расскажи, меня обрадуй,
брось в ладонь мне с высоты
каплю крошечную радуг -
семь цветов для счастья надо,
семь мелков моей мечты.

пока живу, дожди идут пока
и крынка не скрывает молока
и стенки у колодца золотые
какое дело мне до потолка
в котором проплывают облака
ведь всё равно они плывут пустые
как речи в одиночестве мои
как мысли в отдалении твои
как бесполезность радости и горя
на дне любом нет света и тепла
огонь не даст остывшая зола
у самого бессмысленного моря

Земля разродилась занудным дождём –
Впитались в ботинки разбухшие сутки.
На каменном дне ленинградских квартир,
Беседы ведутся то громче, то глуше…
Колодцы скрывают прогнившее дно –
подземка парами угарными дышит.
Здесь эхо приносит в квартиры кино,
Кино разрывает подвалы и крыши.
И падает дождь – серый дождь, серый снег
на сердце уставших квадратных колодцев.
Теряется совесть, а может быть нет,
но будет рассвет…
Слышишь, кажется, будит...

Лицо задравши, наверх гляжу:
Неба квадрат дождливый...
А я в колодце (глубоком — жуть!)
Задорно гадаю — жив ли?

Дождинки —  в глаза, и слезой блестят.
Небом ли я оплаканный?
Может колодец — мой личный Ад,
А я как улитка в раковине? 

Сейчас придёт неизвестно кто,
Возьмёт с западни глубинной...
«Не ешьте меня — я внутри пустой,
Снаружи я только имя!» 

А капли мне меряют жизни срок,
Слезами слетают сверху.
«Зачем я в колодце, скажи мне, Бог, — 
Для пользы твоей, иль смеха»?

В колодце глубоком, гулком
Спасения тщетно ждёшь.
А выше по переулкам
Гуляет осенний дождь.
Кричишь, умоляешь, злишься.
Услышит ли в небе Сам?
Не хочется в закулисье
Отправиться к праотцам...
Твои телеса ослабли,
И разум во тьме ослаб.
Ты плачешь, а жизнь по капле
Уходит. Кап-кап, кап-кап...

персональный наш колодец
комфортабелен и крут.
очень стойкий к непогоде,
излучению, огню.

в нем всего одно окошко,
а точнее просто люк,
я усядусь на рогожку
и смотреть в него люблю.

я не очень много помню.
на бетоне угольком
я рисую кошку, дом и
стаю черных облаков.

сверху сыплет мелкий дождик,
он не мелок, просто тощ.
расскажи-ка мне, худождик,
как художнику художник,
как теперь родится дождь?

расскажи, меня обрадуй,
брось в ладонь мне с высоты
каплю крошечную радуг -
семь цветов для счастья надо,
семь мелков моей мечты.

пока живу, дожди идут пока
и крынка не скрывает молока
и стенки у колодца золотые
какое дело мне до потолка
в котором проплывают облака
ведь всё равно они плывут пустые
как речи в одиночестве мои
как мысли в отдалении твои
как бесполезность радости и горя
на дне любом нет света и тепла
огонь не даст остывшая зола
у самого бессмысленного моря