Вечером в тумане заблудился Ёжик.
Медвежонку звёзды с кем теперь считать?..
Так вот получилось: мир наш ненадёжен.
Интернет наполнен множеством цитат,
Как слониха стала мамой мамонтёнку,
Варежку девчушка кормит, как щенка…
Мир волшебных сказок – хрупкий мир и тонкий,
Чувственный и странный, чокнутый слегка.
Тилимилитрямдию мне дарили книжки,
Я брожу в стране той скромно до сих пор.
С милым Винни-Пухом ем я мёд гречишный,
Верю, что для каши нужен и топор.
Где-то там в тумане заблудилась лошадь,
Ляжет, захлебнётся… Вдруг, она умрёт?..
Мурчику загривок я рукой ерошу.
Ты ж не Кот Матроскин? Ты ж – обычный кот?

Возвращаться к прошлому - не надо.
Ничего не сыщешь кроме грусти.
Жизнь - она из точек невозврата.
Перешел - назад уже не впустят.

Ты хранишь под многолетней ватой
Праздничные яркие осколки.
Жизнь уходит: ты не виновата,
Толку рваться к выброшенной елке?

Встретитесь случайно - будут рады,
В гости позовут, но это - в гости.
Ты тоскливо жмешься у ограды,
Чувствуя себя, как на погосте.

Принесут альбомы фотографий:
С фотографий смотрят чьи-то дети,
Ты для них - строка из эпитафий,
Ты была и ты осталась в нетях.

Бодрые улыбки над салатом,
А в душе - мелодия печали:
А была ли точка невозврата?
Было ли хоть что-нибудь в начале?

Безветрие. Солнечный свет блеснул и замер на водной ряби.
Харчевня у моря. Жара. Июль. Курортный сезон в Анапе.
Здесь каждый был занят самим собой, а я был другими занят.
Брюнет у окна, от лучей рябой, газету лизал глазами.
Толстушка, отправив обед в себя, пришла на подмогу сыну.
Бабуля кромсала гуляш, сопя. Непросто кромсать резину.
Креолка, горячая, как смола, магнитила взоры телом.
Компания слева пила, пила, пила... и притом потела.
Влюблённая пара была хмельна без выпивки друг от друга.
И каждый из них норовил меня в дверях почесать за ухом.
До дыр зачесали, но я снесу привычный сеанс массажа...
Когда наконец-то подаст хамсу уборщица тётя Паша?!

Вечером в тумане заблудился Ёжик.
Медвежонку звёзды с кем теперь считать?..
Так вот получилось: мир наш ненадёжен.
Интернет наполнен множеством цитат,
Как слониха стала мамой мамонтёнку,
Варежку девчушка кормит, как щенка…
Мир волшебных сказок – хрупкий мир и тонкий,
Чувственный и странный, чокнутый слегка.
Тилимилитрямдию мне дарили книжки,
Я брожу в стране той скромно до сих пор.
С милым Винни-Пухом ем я мёд гречишный,
Верю, что для каши нужен и топор.
Где-то там в тумане заблудилась лошадь,
Ляжет, захлебнётся… Вдруг, она умрёт?..
Мурчику загривок я рукой ерошу.
Ты ж не Кот Матроскин? Ты ж – обычный кот?

Скользящая по канве,
По снам, по небесной сини -
Исчезну. И след простынет,
Как след на сырой траве.
Уже бесконечно тих
И отзвук шагов, и шорох
Ненужных, как листьев ворох,
Предшественников моих.
Пока свой пишу роман,
И он ещё не дописан -
Брожу в лабиринтах истин.
Невидимый строю храм.
И в новой в моей главе
Берёзовый сон Полесья,
Пока с вами рядом, здесь я,
Как след на сырой траве.

О, во все времена были люди, не находившие
обратной дороги в свой мир... Сперва они
больше не хотели возвращаться, а теперь,
так сказать, больше не могут.
"Бесконечная история"

Я помню тебя, убежавший в придуманный мир.
Ну как там? Уютнее? Проще? Молочные реки,
Холмы из конфет, на деревьях растущий зефир,
Ручные драконы, волшебные библиотеки?
Ты стал королём? Или, может быть, всё ещё принц?
Весь мир поражаешь умом, благородством и силой?
Всё больше фантазий, всё меньше отчётливых лиц,
И вечное лето, как будто бы время застыло...
Я знаю тебя, ты - считавший себя чудаком,
Попавший давно в западню бесконечных историй,
Потерянный призрак, уже сам себе не знаком,
Бредущий сквозь бред, со своим отражением споря...
Проснуться - болезненный квест, личный маленький ад:
Себя не находят без шрамов, потерь и изъянов.
Но помню и верю: ты сможешь вернуться назад,
И я тебя встречу однажды за Морем Туманов.

Возвращаться к прошлому - не надо.
Ничего не сыщешь кроме грусти.
Жизнь - она из точек невозврата.
Перешел - назад уже не впустят.

Ты хранишь под многолетней ватой
Праздничные яркие осколки.
Жизнь уходит: ты не виновата,
Толку рваться к выброшенной елке?

Встретитесь случайно - будут рады,
В гости позовут, но это - в гости.
Ты тоскливо жмешься у ограды,
Чувствуя себя, как на погосте.

Принесут альбомы фотографий:
С фотографий смотрят чьи-то дети,
Ты для них - строка из эпитафий,
Ты была и ты осталась в нетях.

Бодрые улыбки над салатом,
А в душе - мелодия печали:
А была ли точка невозврата?
Было ли хоть что-нибудь в начале?

О, во все времена были люди, не находившие
обратной дороги в свой мир... Сперва они
больше не хотели возвращаться, а теперь,
так сказать, больше не могут.
"Бесконечная история"

Я помню тебя, убежавший в придуманный мир.
Ну как там? Уютнее? Проще? Молочные реки,
Холмы из конфет, на деревьях растущий зефир,
Ручные драконы, волшебные библиотеки?
Ты стал королём? Или, может быть, всё ещё принц?
Весь мир поражаешь умом, благородством и силой?
Всё больше фантазий, всё меньше отчётливых лиц,
И вечное лето, как будто бы время застыло...
Я знаю тебя, ты - считавший себя чудаком,
Попавший давно в западню бесконечных историй,
Потерянный призрак, уже сам себе не знаком,
Бредущий сквозь бред, со своим отражением споря...
Проснуться - болезненный квест, личный маленький ад:
Себя не находят без шрамов, потерь и изъянов.
Но помню и верю: ты сможешь вернуться назад,
И я тебя встречу однажды за Морем Туманов.

Солнца, пожалуйста!
Хватить тоскливой мути!
Хватит угрюмой, скрывающей мир туманости!
Мне бы смеяться над вымышленным перепутьем,
Мне бы упиться блеском,
Радуясь малости!
Радуясь радугам -
Как их творят дождинки?
Небо рыдало? Да нет же! Оно смеется!
В небо прожектором ярким пробилось солнце.
Вам не понравилась праздничная картинка?
Кроны деревьев лазурью отмыты чисто;
Зелены травы, по травам танцует солнце
Мне бы цыганкой сплясать дребезжа монистом
Солнце, пожалуйста!
Пусть тоска не вернется!

Так сложно разматывать старый сюжет -
он крепко оброс столкновением линий,
как старый валун - перекрестием лилий-
кувшинок, невинных в своем неглиже.

Банальней историю трудно сыскать:
обманутый муж обнаружил подарок -
ажурную шаль - от знакомого барда,
а рядом - стишков примитивных тетрадь.

Горит хорошо графоманская муть,
и весело пепел кружит у камина.
А с шалью прилег бедный муж отдохнуть
и ждать Дездемону с улыбкой невинной.

Пишу стихи. Никто их не читает.
Слагаю песни – тоже не поют.
Энтузиазм с годами тает, тает.
Буравят мысли: есть же дом, уют,
А ты всё пишешь, Брут...

Нет ни малейших шансов на известность,
Никто не вспомнит через сотню лет.
Да и полсотни тоже, если честно,
Пройдёт – не спросят: «Был такой поэт?»
А спросят – слышат «нет».

Да, был когда-то princeps iuventutis* –
Плебей, но говорил, как Цицерон,
Надежд так много подавал в дебюте.
Да, был замечен и вознаграждён.
Увы, прошло, как сон.

Чтоб вспоминали и века, и страны,
Чтоб развернуть истории поток,
Я Цезаря убил! Убил тирана!
Подняв кинжал, не побоялся, смог!
А он: «И ты, сынок?»**

--
* Почётный титул princeps iuventutis — «первый среди молодёжи» — Брут получил в молодости за ораторское искусство.
** некоторые источники сообщают, что Гай Юлий Цезарь мог быть биологическим отцом Брута.

Хрустальный башмачок - нелепая потеря.
Карета в тыкву - ррраз! И счастье - ни во что!
На пятках пузыри, как помидоры черри.
Ведь как-никак стекло! Свинцовое притом.

Бежишь, что тень, в ночи. А дома злые сёстры
и мачеха, как ос осатаневших рой.
Замучают тебя за то три злобных монстра,
что не достались им наследник и король.

А ты должна молчать, боясь обидеть фею -
не выполнить её условий! Что ж, теперь
пожаловаться ей, как раньше, не посмеешь.
Зализывай тоску, скуля, как мелкий зверь.

О туфельке твоей, и о мечте-пропаже,
о платье золотом нет смысла горевать.
И вновь постылый дом. И снова щёки в саже.
В рутине горьких дней ты золушка опять.

И целый век тебе сидеть в углу, за дверью,
и в пыльной полутьме перебирать зерно.
И постепенно ты утратишь в счастье веру.
И станет светлый бал одним из смутных снов.

И в день, когда ты вдруг услышишь звуки рога,
дрожа, прижав к груди заветный башмачок,
ты выскочишь во двор... А там старик в широкой
накидке на плечах... поймёшь, что это Он!

Ты молча, как во сне, к нему протянешь руки
Ну, вот и наступил магический момент!
Но взгляд уставших глаз пропитан смертной скукой.
И сказочке твоей совсем не хэппи-энд...

О, во все времена были люди, не находившие
обратной дороги в свой мир... Сперва они
больше не хотели возвращаться, а теперь,
так сказать, больше не могут.
"Бесконечная история"

Я помню тебя, убежавший в придуманный мир.
Ну как там? Уютнее? Проще? Молочные реки,
Холмы из конфет, на деревьях растущий зефир,
Ручные драконы, волшебные библиотеки?
Ты стал королём? Или, может быть, всё ещё принц?
Весь мир поражаешь умом, благородством и силой?
Всё больше фантазий, всё меньше отчётливых лиц,
И вечное лето, как будто бы время застыло...
Я знаю тебя, ты - считавший себя чудаком,
Попавший давно в западню бесконечных историй,
Потерянный призрак, уже сам себе не знаком,
Бредущий сквозь бред, со своим отражением споря...
Проснуться - болезненный квест, личный маленький ад:
Себя не находят без шрамов, потерь и изъянов.
Но помню и верю: ты сможешь вернуться назад,
И я тебя встречу однажды за Морем Туманов.

Безветрие. Солнечный свет блеснул и замер на водной ряби.
Харчевня у моря. Жара. Июль. Курортный сезон в Анапе.
Здесь каждый был занят самим собой, а я был другими занят.
Брюнет у окна, от лучей рябой, газету лизал глазами.
Толстушка, отправив обед в себя, пришла на подмогу сыну.
Бабуля кромсала гуляш, сопя. Непросто кромсать резину.
Креолка, горячая, как смола, магнитила взоры телом.
Компания слева пила, пила, пила... и притом потела.
Влюблённая пара была хмельна без выпивки друг от друга.
И каждый из них норовил меня в дверях почесать за ухом.
До дыр зачесали, но я снесу привычный сеанс массажа...
Когда наконец-то подаст хамсу уборщица тётя Паша?!

луна одела город наш в ночнушку,
он видит в ней неоновые сны...
морфей-маньяк с меня снимает стружку
и строит из неё в кошмар мосты.
я заблудился где-то меж созвездий;
болтливый кролик в чёрную дыру
нырнул и я за ним помчался в бездну,
но очутился под водою вдруг -
по дну ползли, светясь, морские звёзды,
и я едва не утонул во сне...
открыв глаза, вдохнул горячий воздух,
но не в простели тёплой - на кресте.

Солнца, пожалуйста!
Хватить тоскливой мути!
Хватит угрюмой, скрывающей мир туманости!
Мне бы смеяться над вымышленным перепутьем,
Мне бы упиться блеском,
Радуясь малости!
Радуясь радугам -
Как их творят дождинки?
Небо рыдало? Да нет же! Оно смеется!
В небо прожектором ярким пробилось солнце.
Вам не понравилась праздничная картинка?
Кроны деревьев лазурью отмыты чисто;
Зелены травы, по травам танцует солнце
Мне бы цыганкой сплясать дребезжа монистом
Солнце, пожалуйста!
Пусть тоска не вернется!

Скользящая по канве,
По снам, по небесной сини -
Исчезну. И след простынет,
Как след на сырой траве.
Уже бесконечно тих
И отзвук шагов, и шорох
Ненужных, как листьев ворох,
Предшественников моих.
Пока свой пишу роман,
И он ещё не дописан -
Брожу в лабиринтах истин.
Невидимый строю храм.
И в новой в моей главе
Берёзовый сон Полесья,
Пока с вами рядом, здесь я,
Как след на сырой траве.

Возвращаться к прошлому - не надо.
Ничего не сыщешь кроме грусти.
Жизнь - она из точек невозврата.
Перешел - назад уже не впустят.

Ты хранишь под многолетней ватой
Праздничные яркие осколки.
Жизнь уходит: ты не виновата,
Толку рваться к выброшенной елке?

Встретитесь случайно - будут рады,
В гости позовут, но это - в гости.
Ты тоскливо жмешься у ограды,
Чувствуя себя, как на погосте.

Принесут альбомы фотографий:
С фотографий смотрят чьи-то дети,
Ты для них - строка из эпитафий,
Ты была и ты осталась в нетях.

Бодрые улыбки над салатом,
А в душе - мелодия печали:
А была ли точка невозврата?
Было ли хоть что-нибудь в начале?

Безветрие. Солнечный свет блеснул и замер на водной ряби.
Харчевня у моря. Жара. Июль. Курортный сезон в Анапе.
Здесь каждый был занят самим собой, а я был другими занят.
Брюнет у окна, от лучей рябой, газету лизал глазами.
Толстушка, отправив обед в себя, пришла на подмогу сыну.
Бабуля кромсала гуляш, сопя. Непросто кромсать резину.
Креолка, горячая, как смола, магнитила взоры телом.
Компания слева пила, пила, пила... и притом потела.
Влюблённая пара была хмельна без выпивки друг от друга.
И каждый из них норовил меня в дверях почесать за ухом.
До дыр зачесали, но я снесу привычный сеанс массажа...
Когда наконец-то подаст хамсу уборщица тётя Паша?!

Я – пресноводная рыба
Отряда карпообразных,
Гибкий и удлинённый,
Мелкая чешуя.
Где же моё спасибо
От лабораторий разных,
Всяческих там учёных -
Всех, кому нужен я?
Множество экспериментов
На мне проводить привыкли,
Думаете, не больно?
Рыба, всегда молчу...
Химические реагенты,
Пробирки... Всю жизнь, как в цикле.
А я хочу жизни вольной,
В речку назад хочу!
Там, в тишине, на приволье,
Спокойно бы жил в прохладе,
Встречал бы рассветы утром,
Считал бы я смены лун...
Учёные, ну доколе?
Навеки вам, что ли, даден?
Мне больно, мне страшно, жутко...
Прошу вас ответить,
Вьюн.

Скользящая по канве,
По снам, по небесной сини -
Исчезну. И след простынет,
Как след на сырой траве.
Уже бесконечно тих
И отзвук шагов, и шорох
Ненужных, как листьев ворох,
Предшественников моих.
Пока свой пишу роман,
И он ещё не дописан -
Брожу в лабиринтах истин.
Невидимый строю храм.
И в новой в моей главе
Берёзовый сон Полесья,
Пока с вами рядом, здесь я,
Как след на сырой траве.

Возвращаться к прошлому - не надо.
Ничего не сыщешь кроме грусти.
Жизнь - она из точек невозврата.
Перешел - назад уже не впустят.

Ты хранишь под многолетней ватой
Праздничные яркие осколки.
Жизнь уходит: ты не виновата,
Толку рваться к выброшенной елке?

Встретитесь случайно - будут рады,
В гости позовут, но это - в гости.
Ты тоскливо жмешься у ограды,
Чувствуя себя, как на погосте.

Принесут альбомы фотографий:
С фотографий смотрят чьи-то дети,
Ты для них - строка из эпитафий,
Ты была и ты осталась в нетях.

Бодрые улыбки над салатом,
А в душе - мелодия печали:
А была ли точка невозврата?
Было ли хоть что-нибудь в начале?

луна одела город наш в ночнушку,
он видит в ней неоновые сны...
морфей-маньяк с меня снимает стружку
и строит из неё в кошмар мосты.
я заблудился где-то меж созвездий;
болтливый кролик в чёрную дыру
нырнул и я за ним помчался в бездну,
но очутился под водою вдруг -
по дну ползли, светясь, морские звёзды,
и я едва не утонул во сне...
открыв глаза, вдохнул горячий воздух,
но не в простели тёплой - на кресте.

О, во все времена были люди, не находившие
обратной дороги в свой мир... Сперва они
больше не хотели возвращаться, а теперь,
так сказать, больше не могут.
"Бесконечная история"

Я помню тебя, убежавший в придуманный мир.
Ну как там? Уютнее? Проще? Молочные реки,
Холмы из конфет, на деревьях растущий зефир,
Ручные драконы, волшебные библиотеки?
Ты стал королём? Или, может быть, всё ещё принц?
Весь мир поражаешь умом, благородством и силой?
Всё больше фантазий, всё меньше отчётливых лиц,
И вечное лето, как будто бы время застыло...
Я знаю тебя, ты - считавший себя чудаком,
Попавший давно в западню бесконечных историй,
Потерянный призрак, уже сам себе не знаком,
Бредущий сквозь бред, со своим отражением споря...
Проснуться - болезненный квест, личный маленький ад:
Себя не находят без шрамов, потерь и изъянов.
Но помню и верю: ты сможешь вернуться назад,
И я тебя встречу однажды за Морем Туманов.

Безветрие. Солнечный свет блеснул и замер на водной ряби.
Харчевня у моря. Жара. Июль. Курортный сезон в Анапе.
Здесь каждый был занят самим собой, а я был другими занят.
Брюнет у окна, от лучей рябой, газету лизал глазами.
Толстушка, отправив обед в себя, пришла на подмогу сыну.
Бабуля кромсала гуляш, сопя. Непросто кромсать резину.
Креолка, горячая, как смола, магнитила взоры телом.
Компания слева пила, пила, пила... и притом потела.
Влюблённая пара была хмельна без выпивки друг от друга.
И каждый из них норовил меня в дверях почесать за ухом.
До дыр зачесали, но я снесу привычный сеанс массажа...
Когда наконец-то подаст хамсу уборщица тётя Паша?!

Пока печаль осенняя чиста,
Пока с прудов не вылетели стаи,
Читаю лето с каждого листа,
Клавир листвы рассыпанной листая.
На каждом опадающем листе
Мелодия исчезнувших мгновений -
Чудесных и прекрасных в простоте,
Каденции живых переплетений.
В них песенные сумерки, бредя,
Ложились на туманную подушку.
В них - контрапунктом - музыка дождя
Шептала мне заветное на ушко.
В них память - наши тайные места,
И песни, что с тобою не допеты...
Пока печаль осенняя чиста,
Пока не завершилось бабье лето.

Солнца, пожалуйста!
Хватить тоскливой мути!
Хватит угрюмой, скрывающей мир туманости!
Мне бы смеяться над вымышленным перепутьем,
Мне бы упиться блеском,
Радуясь малости!
Радуясь радугам -
Как их творят дождинки?
Небо рыдало? Да нет же! Оно смеется!
В небо прожектором ярким пробилось солнце.
Вам не понравилась праздничная картинка?
Кроны деревьев лазурью отмыты чисто;
Зелены травы, по травам танцует солнце
Мне бы цыганкой сплясать дребезжа монистом
Солнце, пожалуйста!
Пусть тоска не вернется!

Так сложно разматывать старый сюжет -
он крепко оброс столкновением линий,
как старый валун - перекрестием лилий-
кувшинок, невинных в своем неглиже.

Банальней историю трудно сыскать:
обманутый муж обнаружил подарок -
ажурную шаль - от знакомого барда,
а рядом - стишков примитивных тетрадь.

Горит хорошо графоманская муть,
и весело пепел кружит у камина.
А с шалью прилег бедный муж отдохнуть
и ждать Дездемону с улыбкой невинной.

Скользящая по канве,
По снам, по небесной сини -
Исчезну. И след простынет,
Как след на сырой траве.
Уже бесконечно тих
И отзвук шагов, и шорох
Ненужных, как листьев ворох,
Предшественников моих.
Пока свой пишу роман,
И он ещё не дописан -
Брожу в лабиринтах истин.
Невидимый строю храм.
И в новой в моей главе
Берёзовый сон Полесья,
Пока с вами рядом, здесь я,
Как след на сырой траве.

Безветрие. Солнечный свет блеснул и замер на водной ряби.
Харчевня у моря. Жара. Июль. Курортный сезон в Анапе.
Здесь каждый был занят самим собой, а я был другими занят.
Брюнет у окна, от лучей рябой, газету лизал глазами.
Толстушка, отправив обед в себя, пришла на подмогу сыну.
Бабуля кромсала гуляш, сопя. Непросто кромсать резину.
Креолка, горячая, как смола, магнитила взоры телом.
Компания слева пила, пила, пила... и притом потела.
Влюблённая пара была хмельна без выпивки друг от друга.
И каждый из них норовил меня в дверях почесать за ухом.
До дыр зачесали, но я снесу привычный сеанс массажа...
Когда наконец-то подаст хамсу уборщица тётя Паша?!

луна одела город наш в ночнушку,
он видит в ней неоновые сны...
морфей-маньяк с меня снимает стружку
и строит из неё в кошмар мосты.
я заблудился где-то меж созвездий;
болтливый кролик в чёрную дыру
нырнул и я за ним помчался в бездну,
но очутился под водою вдруг -
по дну ползли, светясь, морские звёзды,
и я едва не утонул во сне...
открыв глаза, вдохнул горячий воздух,
но не в простели тёплой - на кресте.

Так сложно разматывать старый сюжет -
он крепко оброс столкновением линий,
как старый валун - перекрестием лилий-
кувшинок, невинных в своем неглиже.

Банальней историю трудно сыскать:
обманутый муж обнаружил подарок -
ажурную шаль - от знакомого барда,
а рядом - стишков примитивных тетрадь.

Горит хорошо графоманская муть,
и весело пепел кружит у камина.
А с шалью прилег бедный муж отдохнуть
и ждать Дездемону с улыбкой невинной.

Возвращаться к прошлому - не надо.
Ничего не сыщешь кроме грусти.
Жизнь - она из точек невозврата.
Перешел - назад уже не впустят.

Ты хранишь под многолетней ватой
Праздничные яркие осколки.
Жизнь уходит: ты не виновата,
Толку рваться к выброшенной елке?

Встретитесь случайно - будут рады,
В гости позовут, но это - в гости.
Ты тоскливо жмешься у ограды,
Чувствуя себя, как на погосте.

Принесут альбомы фотографий:
С фотографий смотрят чьи-то дети,
Ты для них - строка из эпитафий,
Ты была и ты осталась в нетях.

Бодрые улыбки над салатом,
А в душе - мелодия печали:
А была ли точка невозврата?
Было ли хоть что-нибудь в начале?

О, во все времена были люди, не находившие
обратной дороги в свой мир... Сперва они
больше не хотели возвращаться, а теперь,
так сказать, больше не могут.
"Бесконечная история"

Я помню тебя, убежавший в придуманный мир.
Ну как там? Уютнее? Проще? Молочные реки,
Холмы из конфет, на деревьях растущий зефир,
Ручные драконы, волшебные библиотеки?
Ты стал королём? Или, может быть, всё ещё принц?
Весь мир поражаешь умом, благородством и силой?
Всё больше фантазий, всё меньше отчётливых лиц,
И вечное лето, как будто бы время застыло...
Я знаю тебя, ты - считавший себя чудаком,
Попавший давно в западню бесконечных историй,
Потерянный призрак, уже сам себе не знаком,
Бредущий сквозь бред, со своим отражением споря...
Проснуться - болезненный квест, личный маленький ад:
Себя не находят без шрамов, потерь и изъянов.
Но помню и верю: ты сможешь вернуться назад,
И я тебя встречу однажды за Морем Туманов.

Пока печаль осенняя чиста,
Пока с прудов не вылетели стаи,
Читаю лето с каждого листа,
Клавир листвы рассыпанной листая.
На каждом опадающем листе
Мелодия исчезнувших мгновений -
Чудесных и прекрасных в простоте,
Каденции живых переплетений.
В них песенные сумерки, бредя,
Ложились на туманную подушку.
В них - контрапунктом - музыка дождя
Шептала мне заветное на ушко.
В них память - наши тайные места,
И песни, что с тобою не допеты...
Пока печаль осенняя чиста,
Пока не завершилось бабье лето.

Так сложно разматывать старый сюжет -
он крепко оброс столкновением линий,
как старый валун - перекрестием лилий-
кувшинок, невинных в своем неглиже.

Банальней историю трудно сыскать:
обманутый муж обнаружил подарок -
ажурную шаль - от знакомого барда,
а рядом - стишков примитивных тетрадь.

Горит хорошо графоманская муть,
и весело пепел кружит у камина.
А с шалью прилег бедный муж отдохнуть
и ждать Дездемону с улыбкой невинной.

Пишу стихи. Никто их не читает.
Слагаю песни – тоже не поют.
Энтузиазм с годами тает, тает.
Буравят мысли: есть же дом, уют,
А ты всё пишешь, Брут...

Нет ни малейших шансов на известность,
Никто не вспомнит через сотню лет.
Да и полсотни тоже, если честно,
Пройдёт – не спросят: «Был такой поэт?»
А спросят – слышат «нет».

Да, был когда-то princeps iuventutis* –
Плебей, но говорил, как Цицерон,
Надежд так много подавал в дебюте.
Да, был замечен и вознаграждён.
Увы, прошло, как сон.

Чтоб вспоминали и века, и страны,
Чтоб развернуть истории поток,
Я Цезаря убил! Убил тирана!
Подняв кинжал, не побоялся, смог!
А он: «И ты, сынок?»**

--
* Почётный титул princeps iuventutis — «первый среди молодёжи» — Брут получил в молодости за ораторское искусство.
** некоторые источники сообщают, что Гай Юлий Цезарь мог быть биологическим отцом Брута.

Вечером в тумане заблудился Ёжик.
Медвежонку звёзды с кем теперь считать?..
Так вот получилось: мир наш ненадёжен.
Интернет наполнен множеством цитат,
Как слониха стала мамой мамонтёнку,
Варежку девчушка кормит, как щенка…
Мир волшебных сказок – хрупкий мир и тонкий,
Чувственный и странный, чокнутый слегка.
Тилимилитрямдию мне дарили книжки,
Я брожу в стране той скромно до сих пор.
С милым Винни-Пухом ем я мёд гречишный,
Верю, что для каши нужен и топор.
Где-то там в тумане заблудилась лошадь,
Ляжет, захлебнётся… Вдруг, она умрёт?..
Мурчику загривок я рукой ерошу.
Ты ж не Кот Матроскин? Ты ж – обычный кот?

Безветрие. Солнечный свет блеснул и замер на водной ряби.
Харчевня у моря. Жара. Июль. Курортный сезон в Анапе.
Здесь каждый был занят самим собой, а я был другими занят.
Брюнет у окна, от лучей рябой, газету лизал глазами.
Толстушка, отправив обед в себя, пришла на подмогу сыну.
Бабуля кромсала гуляш, сопя. Непросто кромсать резину.
Креолка, горячая, как смола, магнитила взоры телом.
Компания слева пила, пила, пила... и притом потела.
Влюблённая пара была хмельна без выпивки друг от друга.
И каждый из них норовил меня в дверях почесать за ухом.
До дыр зачесали, но я снесу привычный сеанс массажа...
Когда наконец-то подаст хамсу уборщица тётя Паша?!

Пишу стихи. Никто их не читает.
Слагаю песни – тоже не поют.
Энтузиазм с годами тает, тает.
Буравят мысли: есть же дом, уют,
А ты всё пишешь, Брут...

Нет ни малейших шансов на известность,
Никто не вспомнит через сотню лет.
Да и полсотни тоже, если честно,
Пройдёт – не спросят: «Был такой поэт?»
А спросят – слышат «нет».

Да, был когда-то princeps iuventutis* –
Плебей, но говорил, как Цицерон,
Надежд так много подавал в дебюте.
Да, был замечен и вознаграждён.
Увы, прошло, как сон.

Чтоб вспоминали и века, и страны,
Чтоб развернуть истории поток,
Я Цезаря убил! Убил тирана!
Подняв кинжал, не побоялся, смог!
А он: «И ты, сынок?»**

--
* Почётный титул princeps iuventutis — «первый среди молодёжи» — Брут получил в молодости за ораторское искусство.
** некоторые источники сообщают, что Гай Юлий Цезарь мог быть биологическим отцом Брута.

Вечером в тумане заблудился Ёжик.
Медвежонку звёзды с кем теперь считать?..
Так вот получилось: мир наш ненадёжен.
Интернет наполнен множеством цитат,
Как слониха стала мамой мамонтёнку,
Варежку девчушка кормит, как щенка…
Мир волшебных сказок – хрупкий мир и тонкий,
Чувственный и странный, чокнутый слегка.
Тилимилитрямдию мне дарили книжки,
Я брожу в стране той скромно до сих пор.
С милым Винни-Пухом ем я мёд гречишный,
Верю, что для каши нужен и топор.
Где-то там в тумане заблудилась лошадь,
Ляжет, захлебнётся… Вдруг, она умрёт?..
Мурчику загривок я рукой ерошу.
Ты ж не Кот Матроскин? Ты ж – обычный кот?

Возвращаться к прошлому - не надо.
Ничего не сыщешь кроме грусти.
Жизнь - она из точек невозврата.
Перешел - назад уже не впустят.

Ты хранишь под многолетней ватой
Праздничные яркие осколки.
Жизнь уходит: ты не виновата,
Толку рваться к выброшенной елке?

Встретитесь случайно - будут рады,
В гости позовут, но это - в гости.
Ты тоскливо жмешься у ограды,
Чувствуя себя, как на погосте.

Принесут альбомы фотографий:
С фотографий смотрят чьи-то дети,
Ты для них - строка из эпитафий,
Ты была и ты осталась в нетях.

Бодрые улыбки над салатом,
А в душе - мелодия печали:
А была ли точка невозврата?
Было ли хоть что-нибудь в начале?

Пишу стихи. Никто их не читает.
Слагаю песни – тоже не поют.
Энтузиазм с годами тает, тает.
Буравят мысли: есть же дом, уют,
А ты всё пишешь, Брут...

Нет ни малейших шансов на известность,
Никто не вспомнит через сотню лет.
Да и полсотни тоже, если честно,
Пройдёт – не спросят: «Был такой поэт?»
А спросят – слышат «нет».

Да, был когда-то princeps iuventutis* –
Плебей, но говорил, как Цицерон,
Надежд так много подавал в дебюте.
Да, был замечен и вознаграждён.
Увы, прошло, как сон.

Чтоб вспоминали и века, и страны,
Чтоб развернуть истории поток,
Я Цезаря убил! Убил тирана!
Подняв кинжал, не побоялся, смог!
А он: «И ты, сынок?»**

--
* Почётный титул princeps iuventutis — «первый среди молодёжи» — Брут получил в молодости за ораторское искусство.
** некоторые источники сообщают, что Гай Юлий Цезарь мог быть биологическим отцом Брута.

Вечером в тумане заблудился Ёжик.
Медвежонку звёзды с кем теперь считать?..
Так вот получилось: мир наш ненадёжен.
Интернет наполнен множеством цитат,
Как слониха стала мамой мамонтёнку,
Варежку девчушка кормит, как щенка…
Мир волшебных сказок – хрупкий мир и тонкий,
Чувственный и странный, чокнутый слегка.
Тилимилитрямдию мне дарили книжки,
Я брожу в стране той скромно до сих пор.
С милым Винни-Пухом ем я мёд гречишный,
Верю, что для каши нужен и топор.
Где-то там в тумане заблудилась лошадь,
Ляжет, захлебнётся… Вдруг, она умрёт?..
Мурчику загривок я рукой ерошу.
Ты ж не Кот Матроскин? Ты ж – обычный кот?

Безветрие. Солнечный свет блеснул и замер на водной ряби.
Харчевня у моря. Жара. Июль. Курортный сезон в Анапе.
Здесь каждый был занят самим собой, а я был другими занят.
Брюнет у окна, от лучей рябой, газету лизал глазами.
Толстушка, отправив обед в себя, пришла на подмогу сыну.
Бабуля кромсала гуляш, сопя. Непросто кромсать резину.
Креолка, горячая, как смола, магнитила взоры телом.
Компания слева пила, пила, пила... и притом потела.
Влюблённая пара была хмельна без выпивки друг от друга.
И каждый из них норовил меня в дверях почесать за ухом.
До дыр зачесали, но я снесу привычный сеанс массажа...
Когда наконец-то подаст хамсу уборщица тётя Паша?!

Солнца, пожалуйста!
Хватить тоскливой мути!
Хватит угрюмой, скрывающей мир туманости!
Мне бы смеяться над вымышленным перепутьем,
Мне бы упиться блеском,
Радуясь малости!
Радуясь радугам -
Как их творят дождинки?
Небо рыдало? Да нет же! Оно смеется!
В небо прожектором ярким пробилось солнце.
Вам не понравилась праздничная картинка?
Кроны деревьев лазурью отмыты чисто;
Зелены травы, по травам танцует солнце
Мне бы цыганкой сплясать дребезжа монистом
Солнце, пожалуйста!
Пусть тоска не вернется!

Пишу стихи. Никто их не читает.
Слагаю песни – тоже не поют.
Энтузиазм с годами тает, тает.
Буравят мысли: есть же дом, уют,
А ты всё пишешь, Брут...

Нет ни малейших шансов на известность,
Никто не вспомнит через сотню лет.
Да и полсотни тоже, если честно,
Пройдёт – не спросят: «Был такой поэт?»
А спросят – слышат «нет».

Да, был когда-то princeps iuventutis* –
Плебей, но говорил, как Цицерон,
Надежд так много подавал в дебюте.
Да, был замечен и вознаграждён.
Увы, прошло, как сон.

Чтоб вспоминали и века, и страны,
Чтоб развернуть истории поток,
Я Цезаря убил! Убил тирана!
Подняв кинжал, не побоялся, смог!
А он: «И ты, сынок?»**

--
* Почётный титул princeps iuventutis — «первый среди молодёжи» — Брут получил в молодости за ораторское искусство.
** некоторые источники сообщают, что Гай Юлий Цезарь мог быть биологическим отцом Брута.

Вечером в тумане заблудился Ёжик.
Медвежонку звёзды с кем теперь считать?..
Так вот получилось: мир наш ненадёжен.
Интернет наполнен множеством цитат,
Как слониха стала мамой мамонтёнку,
Варежку девчушка кормит, как щенка…
Мир волшебных сказок – хрупкий мир и тонкий,
Чувственный и странный, чокнутый слегка.
Тилимилитрямдию мне дарили книжки,
Я брожу в стране той скромно до сих пор.
С милым Винни-Пухом ем я мёд гречишный,
Верю, что для каши нужен и топор.
Где-то там в тумане заблудилась лошадь,
Ляжет, захлебнётся… Вдруг, она умрёт?..
Мурчику загривок я рукой ерошу.
Ты ж не Кот Матроскин? Ты ж – обычный кот?

Я – пресноводная рыба
Отряда карпообразных,
Гибкий и удлинённый,
Мелкая чешуя.
Где же моё спасибо
От лабораторий разных,
Всяческих там учёных -
Всех, кому нужен я?
Множество экспериментов
На мне проводить привыкли,
Думаете, не больно?
Рыба, всегда молчу...
Химические реагенты,
Пробирки... Всю жизнь, как в цикле.
А я хочу жизни вольной,
В речку назад хочу!
Там, в тишине, на приволье,
Спокойно бы жил в прохладе,
Встречал бы рассветы утром,
Считал бы я смены лун...
Учёные, ну доколе?
Навеки вам, что ли, даден?
Мне больно, мне страшно, жутко...
Прошу вас ответить,
Вьюн.

Пока печаль осенняя чиста,
Пока с прудов не вылетели стаи,
Читаю лето с каждого листа,
Клавир листвы рассыпанной листая.
На каждом опадающем листе
Мелодия исчезнувших мгновений -
Чудесных и прекрасных в простоте,
Каденции живых переплетений.
В них песенные сумерки, бредя,
Ложились на туманную подушку.
В них - контрапунктом - музыка дождя
Шептала мне заветное на ушко.
В них память - наши тайные места,
И песни, что с тобою не допеты...
Пока печаль осенняя чиста,
Пока не завершилось бабье лето.