Лечусь

Февраль с привычной сыростью,
Не снег, а размазня.
Идут микробы-вирусы
В атаку на меня.

Являются обыденно,
Неделю-две гостят,
Неслышимы, невидимы -
Жужжали бы хотя б!

Я гнал орду заразную,
Но всё же захворал.
Во мне победу празднует
Микробный генерал.

Возможно, он и маршал там,
Я в званиях профан...
Лежу, чихаю, кашляю,
Микстуру лью в стакан.

Лечусь алоэ молотым,
Жую восьмой чеснок,
Не знаю, как микробы там,
Но я бы точно сдох.

невидимкой
прозвали в отряде,
а отряд ночевал
в лесу.
ночь в дозоре - не на параде, -
эсэдэ вниз стволом
на весу...
из гнезда показалась птица
скоро утро
ей нужно петь.
затаиться,
не шевелиться, -
незаметно крадётся
смерть.
глухо стукнув
упала гильза.
в ствол
затвор затолкнул
патрон.
лишь к полудню
отряд пробился
из кольца
был покинут
схрон.
на исходе
вода
и силы
быть невидимыми
нелегко.
оторвались,
трава,
подосиновик:
оторвались!
уфффф!
отлегло!

Невидимое

Между нами бывают и вёрсты, и сотни дней,
города и дороги, тоскливо-пустые ночи.
А порой – ерунда, отдаляющая сильней,
чем леса и моря. Я сейчас не об этом. Хочешь
помолчим. Посмотри – белозвёздные небеса.
Зимний вечер морозен и бел за окном февральским.
Даже стрелки затихли и замерли на часах
и снежинок серебряных юркие птичьи стайки.
Плавной лодочкой движется месяц. Потерян счёт
быстротечным минутам. Сверкает узор на стёклах.
Между нами сейчас тишина. А ещё?.. Ещё
есть невидимый свет: невесомый и очень тёплый

Когда живёшь у призрачной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь чаек и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Беги, беги, туда, где пыль и сушь,
Где жар земли, огонь горячих душ,
Земля, как кровь, и небо голубое,
Где вечный плюс. И триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду.
Но этот ад и был твоей судьбою.

Лечусь

Февраль с привычной сыростью,
Не снег, а размазня.
Идут микробы-вирусы
В атаку на меня.

Являются обыденно,
Неделю-две гостят,
Неслышимы, невидимы -
Жужжали бы хотя б!

Я гнал орду заразную,
Но всё же захворал.
Во мне победу празднует
Микробный генерал.

Возможно, он и маршал там,
Я в званиях профан...
Лежу, чихаю, кашляю,
Микстуру лью в стакан.

Лечусь алоэ молотым,
Жую восьмой чеснок,
Не знаю, как микробы там,
Но я бы точно сдох.

Невидимое

Между нами бывают и вёрсты, и сотни дней,
города и дороги, тоскливо-пустые ночи.
А порой – ерунда, отдаляющая сильней,
чем леса и моря. Я сейчас не об этом. Хочешь
помолчим. Посмотри – белозвёздные небеса.
Зимний вечер морозен и бел за окном февральским.
Даже стрелки затихли и замерли на часах
и снежинок серебряных юркие птичьи стайки.
Плавной лодочкой движется месяц. Потерян счёт
быстротечным минутам. Сверкает узор на стёклах.
Между нами сейчас тишина. А ещё?.. Ещё
есть невидимый свет: невесомый и очень тёплый

Лечусь

Февраль с привычной сыростью,
Не снег, а размазня.
Идут микробы-вирусы
В атаку на меня.

Являются обыденно,
Неделю-две гостят,
Неслышимы, невидимы -
Жужжали бы хотя б!

Я гнал орду заразную,
Но всё же захворал.
Во мне победу празднует
Микробный генерал.

Возможно, он и маршал там,
Я в званиях профан...
Лежу, чихаю, кашляю,
Микстуру лью в стакан.

Лечусь алоэ молотым,
Жую восьмой чеснок,
Не знаю, как микробы там,
Но я бы точно сдох.

зарастают в доме стекла
ледяной травой.
там, где было блекло, мокро
нынче с головой
накрывают волны гривой
белых скакунов
развиваются игриво
лепятся в окно

прикоснешься осторожно
пальцы колет лёд
но невидимый художник
ночи напролёт
водит кистью, создавая
инеем узор
словно душу мне латая
мгле наперекор

Снова память накрывает волной.
Мама, образ твой повсюду со мной.
Вот прошло, считай, почти восемь лет,
Как тебя, моя родимая, нет.
Но спадает будто с глаз пелена -
Вижу, ты жива: сидишь у окна;
На столе стакан и спицы с клубком -
Вяжешь кружево, пьёшь чай с молоком;
И доносишь мне простые слова,
Что бедовая моя голова
Нас опять не доведёт до добра,
Что за ум давно мне браться пора.
Да, родная, помню, слышу тебя.
В мыслях руки твои глажу, любя.
Прядки белые твои причешу
И простить меня за всё попрошу.
Скоро праздник, День Победы - он твой.
Это ты у нас боец и герой.
И опять, как в прошлом - в этом году
Я по площади с портретом пройду.
За тебя я - и с молитвою в храм,
За тебя - и фронтовые сто грамм.

Невидимое

Между нами бывают и вёрсты, и сотни дней,
города и дороги, тоскливо-пустые ночи.
А порой – ерунда, отдаляющая сильней,
чем леса и моря. Я сейчас не об этом. Хочешь
помолчим. Посмотри – белозвёздные небеса.
Зимний вечер морозен и бел за окном февральским.
Даже стрелки затихли и замерли на часах
и снежинок серебряных юркие птичьи стайки.
Плавной лодочкой движется месяц. Потерян счёт
быстротечным минутам. Сверкает узор на стёклах.
Между нами сейчас тишина. А ещё?.. Ещё
есть невидимый свет: невесомый и очень тёплый

Можно терпеть, можно корчиться от тоски -
там, за окном зима и даже крещенский холод,
там, за окном невидимки играют в снежки
и засыпают снегом грязный и грозный город.
Им невдомёк, что от грязи его не отмыть,
не испугать, засунув за шиворот - в форточку - снега...
Город не знает того, что увидели мы:
как рассыпается дом на мокрые кубики лего.
Город не знает, что страшен не грозный вид
и не натёки грязи на старых бессильных стенах.
Страшно, когда в этом городе нет любви,
а без любви пора уходить навсегда со сцены.

зарастают в доме стекла
ледяной травой.
там, где было блекло, мокро
нынче с головой
накрывают волны гривой
белых скакунов
развиваются игриво
лепятся в окно

прикоснешься осторожно
пальцы колет лёд
но невидимый художник
ночи напролёт
водит кистью, создавая
инеем узор
словно душу мне латая
мгле наперекор

Сиюминутное

На антресолях в стопке старых книг
нашёлся томик Александра Блока.
"Двенадцать": ветер, в мире всё жестоко, -
и образ венчика из роз возник

Так вот зачем нам образы нужны
из слов, метафор, запятых и точек:
был венчик - стал фиалковый веночек,
невидимая весточка весны.

Невидимое

Между нами бывают и вёрсты, и сотни дней,
города и дороги, тоскливо-пустые ночи.
А порой – ерунда, отдаляющая сильней,
чем леса и моря. Я сейчас не об этом. Хочешь
помолчим. Посмотри – белозвёздные небеса.
Зимний вечер морозен и бел за окном февральским.
Даже стрелки затихли и замерли на часах
и снежинок серебряных юркие птичьи стайки.
Плавной лодочкой движется месяц. Потерян счёт
быстротечным минутам. Сверкает узор на стёклах.
Между нами сейчас тишина. А ещё?.. Ещё
есть невидимый свет: невесомый и очень тёплый

Когда живёшь у призрачной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь чаек и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Беги, беги, туда, где пыль и сушь,
Где жар земли, огонь горячих душ,
Земля, как кровь, и небо голубое,
Где вечный плюс. И триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду.
Но этот ад и был твоей судьбою.

Как беден тот, кто видит лишь снаружи!

Лечусь

Февраль с привычной сыростью,
Не снег, а размазня.
Идут микробы-вирусы
В атаку на меня.

Являются обыденно,
Неделю-две гостят,
Неслышимы, невидимы -
Жужжали бы хотя б!

Я гнал орду заразную,
Но всё же захворал.
Во мне победу празднует
Микробный генерал.

Возможно, он и маршал там,
Я в званиях профан...
Лежу, чихаю, кашляю,
Микстуру лью в стакан.

Лечусь алоэ молотым,
Жую восьмой чеснок,
Не знаю, как микробы там,
Но я бы точно сдох.

Когда живёшь у призрачной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь чаек и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Беги, беги, туда, где пыль и сушь,
Где жар земли, огонь горячих душ,
Земля, как кровь, и небо голубое,
Где вечный плюс. И триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду.
Но этот ад и был твоей судьбою.

Лечусь

Февраль с привычной сыростью,
Не снег, а размазня.
Идут микробы-вирусы
В атаку на меня.

Являются обыденно,
Неделю-две гостят,
Неслышимы, невидимы -
Жужжали бы хотя б!

Я гнал орду заразную,
Но всё же захворал.
Во мне победу празднует
Микробный генерал.

Возможно, он и маршал там,
Я в званиях профан...
Лежу, чихаю, кашляю,
Микстуру лью в стакан.

Лечусь алоэ молотым,
Жую восьмой чеснок,
Не знаю, как микробы там,
Но я бы точно сдох.

зарастают в доме стекла
ледяной травой.
там, где было блекло, мокро
нынче с головой
накрывают волны гривой
белых скакунов
развиваются игриво
лепятся в окно

прикоснешься осторожно
пальцы колет лёд
но невидимый художник
ночи напролёт
водит кистью, создавая
инеем узор
словно душу мне латая
мгле наперекор

Снова память накрывает волной.
Мама, образ твой повсюду со мной.
Вот прошло, считай, почти восемь лет,
Как тебя, моя родимая, нет.
Но спадает будто с глаз пелена -
Вижу, ты жива: сидишь у окна;
На столе стакан и спицы с клубком -
Вяжешь кружево, пьёшь чай с молоком;
И доносишь мне простые слова,
Что бедовая моя голова
Нас опять не доведёт до добра,
Что за ум давно мне браться пора.
Да, родная, помню, слышу тебя.
В мыслях руки твои глажу, любя.
Прядки белые твои причешу
И простить меня за всё попрошу.
Скоро праздник, День Победы - он твой.
Это ты у нас боец и герой.
И опять, как в прошлом - в этом году
Я по площади с портретом пройду.
За тебя я - и с молитвою в храм,
За тебя - и фронтовые сто грамм.

Можно терпеть, можно корчиться от тоски -
там, за окном зима и даже крещенский холод,
там, за окном невидимки играют в снежки
и засыпают снегом грязный и грозный город.
Им невдомёк, что от грязи его не отмыть,
не испугать, засунув за шиворот - в форточку - снега...
Город не знает того, что увидели мы:
как рассыпается дом на мокрые кубики лего.
Город не знает, что страшен не грозный вид
и не натёки грязи на старых бессильных стенах.
Страшно, когда в этом городе нет любви,
а без любви пора уходить навсегда со сцены.

Когда живёшь у призрачной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь чаек и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Беги, беги, туда, где пыль и сушь,
Где жар земли, огонь горячих душ,
Земля, как кровь, и небо голубое,
Где вечный плюс. И триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду.
Но этот ад и был твоей судьбою.

Лечусь

Февраль с привычной сыростью,
Не снег, а размазня.
Идут микробы-вирусы
В атаку на меня.

Являются обыденно,
Неделю-две гостят,
Неслышимы, невидимы -
Жужжали бы хотя б!

Я гнал орду заразную,
Но всё же захворал.
Во мне победу празднует
Микробный генерал.

Возможно, он и маршал там,
Я в званиях профан...
Лежу, чихаю, кашляю,
Микстуру лью в стакан.

Лечусь алоэ молотым,
Жую восьмой чеснок,
Не знаю, как микробы там,
Но я бы точно сдох.

невидимкой
прозвали в отряде,
а отряд ночевал
в лесу.
ночь в дозоре - не на параде, -
эсэдэ вниз стволом
на весу...
из гнезда показалась птица
скоро утро
ей нужно петь.
затаиться,
не шевелиться, -
незаметно крадётся
смерть.
глухо стукнув
упала гильза.
в ствол
затвор затолкнул
патрон.
лишь к полудню
отряд пробился
из кольца
был покинут
схрон.
на исходе
вода
и силы
быть невидимыми
нелегко.
оторвались,
трава,
подосиновик:
оторвались!
уфффф!
отлегло!

Невидимое

Между нами бывают и вёрсты, и сотни дней,
города и дороги, тоскливо-пустые ночи.
А порой – ерунда, отдаляющая сильней,
чем леса и моря. Я сейчас не об этом. Хочешь
помолчим. Посмотри – белозвёздные небеса.
Зимний вечер морозен и бел за окном февральским.
Даже стрелки затихли и замерли на часах
и снежинок серебряных юркие птичьи стайки.
Плавной лодочкой движется месяц. Потерян счёт
быстротечным минутам. Сверкает узор на стёклах.
Между нами сейчас тишина. А ещё?.. Ещё
есть невидимый свет: невесомый и очень тёплый

Можно терпеть, можно корчиться от тоски -
там, за окном зима и даже крещенский холод,
там, за окном невидимки играют в снежки
и засыпают снегом грязный и грозный город.
Им невдомёк, что от грязи его не отмыть,
не испугать, засунув за шиворот - в форточку - снега...
Город не знает того, что увидели мы:
как рассыпается дом на мокрые кубики лего.
Город не знает, что страшен не грозный вид
и не натёки грязи на старых бессильных стенах.
Страшно, когда в этом городе нет любви,
а без любви пора уходить навсегда со сцены.

Когда живёшь у призрачной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь чаек и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Беги, беги, туда, где пыль и сушь,
Где жар земли, огонь горячих душ,
Земля, как кровь, и небо голубое,
Где вечный плюс. И триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду.
Но этот ад и был твоей судьбою.

Невидимое

Между нами бывают и вёрсты, и сотни дней,
города и дороги, тоскливо-пустые ночи.
А порой – ерунда, отдаляющая сильней,
чем леса и моря. Я сейчас не об этом. Хочешь
помолчим. Посмотри – белозвёздные небеса.
Зимний вечер морозен и бел за окном февральским.
Даже стрелки затихли и замерли на часах
и снежинок серебряных юркие птичьи стайки.
Плавной лодочкой движется месяц. Потерян счёт
быстротечным минутам. Сверкает узор на стёклах.
Между нами сейчас тишина. А ещё?.. Ещё
есть невидимый свет: невесомый и очень тёплый

Можно терпеть, можно корчиться от тоски -
там, за окном зима и даже крещенский холод,
там, за окном невидимки играют в снежки
и засыпают снегом грязный и грозный город.
Им невдомёк, что от грязи его не отмыть,
не испугать, засунув за шиворот - в форточку - снега...
Город не знает того, что увидели мы:
как рассыпается дом на мокрые кубики лего.
Город не знает, что страшен не грозный вид
и не натёки грязи на старых бессильных стенах.
Страшно, когда в этом городе нет любви,
а без любви пора уходить навсегда со сцены.

Когда живёшь у призрачной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь чаек и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Беги, беги, туда, где пыль и сушь,
Где жар земли, огонь горячих душ,
Земля, как кровь, и небо голубое,
Где вечный плюс. И триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду.
Но этот ад и был твоей судьбою.

Как беден тот, кто видит лишь снаружи!

Лечусь

Февраль с привычной сыростью,
Не снег, а размазня.
Идут микробы-вирусы
В атаку на меня.

Являются обыденно,
Неделю-две гостят,
Неслышимы, невидимы -
Жужжали бы хотя б!

Я гнал орду заразную,
Но всё же захворал.
Во мне победу празднует
Микробный генерал.

Возможно, он и маршал там,
Я в званиях профан...
Лежу, чихаю, кашляю,
Микстуру лью в стакан.

Лечусь алоэ молотым,
Жую восьмой чеснок,
Не знаю, как микробы там,
Но я бы точно сдох.

Невидимое

Между нами бывают и вёрсты, и сотни дней,
города и дороги, тоскливо-пустые ночи.
А порой – ерунда, отдаляющая сильней,
чем леса и моря. Я сейчас не об этом. Хочешь
помолчим. Посмотри – белозвёздные небеса.
Зимний вечер морозен и бел за окном февральским.
Даже стрелки затихли и замерли на часах
и снежинок серебряных юркие птичьи стайки.
Плавной лодочкой движется месяц. Потерян счёт
быстротечным минутам. Сверкает узор на стёклах.
Между нами сейчас тишина. А ещё?.. Ещё
есть невидимый свет: невесомый и очень тёплый

Когда живёшь у призрачной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь чаек и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Беги, беги, туда, где пыль и сушь,
Где жар земли, огонь горячих душ,
Земля, как кровь, и небо голубое,
Где вечный плюс. И триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду.
Но этот ад и был твоей судьбою.

Лечусь

Февраль с привычной сыростью,
Не снег, а размазня.
Идут микробы-вирусы
В атаку на меня.

Являются обыденно,
Неделю-две гостят,
Неслышимы, невидимы -
Жужжали бы хотя б!

Я гнал орду заразную,
Но всё же захворал.
Во мне победу празднует
Микробный генерал.

Возможно, он и маршал там,
Я в званиях профан...
Лежу, чихаю, кашляю,
Микстуру лью в стакан.

Лечусь алоэ молотым,
Жую восьмой чеснок,
Не знаю, как микробы там,
Но я бы точно сдох.

зарастают в доме стекла
ледяной травой.
там, где было блекло, мокро
нынче с головой
накрывают волны гривой
белых скакунов
развиваются игриво
лепятся в окно

прикоснешься осторожно
пальцы колет лёд
но невидимый художник
ночи напролёт
водит кистью, создавая
инеем узор
словно душу мне латая
мгле наперекор

Невидимое

Между нами бывают и вёрсты, и сотни дней,
города и дороги, тоскливо-пустые ночи.
А порой – ерунда, отдаляющая сильней,
чем леса и моря. Я сейчас не об этом. Хочешь
помолчим. Посмотри – белозвёздные небеса.
Зимний вечер морозен и бел за окном февральским.
Даже стрелки затихли и замерли на часах
и снежинок серебряных юркие птичьи стайки.
Плавной лодочкой движется месяц. Потерян счёт
быстротечным минутам. Сверкает узор на стёклах.
Между нами сейчас тишина. А ещё?.. Ещё
есть невидимый свет: невесомый и очень тёплый

Можно терпеть, можно корчиться от тоски -
там, за окном зима и даже крещенский холод,
там, за окном невидимки играют в снежки
и засыпают снегом грязный и грозный город.
Им невдомёк, что от грязи его не отмыть,
не испугать, засунув за шиворот - в форточку - снега...
Город не знает того, что увидели мы:
как рассыпается дом на мокрые кубики лего.
Город не знает, что страшен не грозный вид
и не натёки грязи на старых бессильных стенах.
Страшно, когда в этом городе нет любви,
а без любви пора уходить навсегда со сцены.

Когда живёшь у призрачной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь чаек и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Беги, беги, туда, где пыль и сушь,
Где жар земли, огонь горячих душ,
Земля, как кровь, и небо голубое,
Где вечный плюс. И триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду.
Но этот ад и был твоей судьбою.

зарастают в доме стекла
ледяной травой.
там, где было блекло, мокро
нынче с головой
накрывают волны гривой
белых скакунов
развиваются игриво
лепятся в окно

прикоснешься осторожно
пальцы колет лёд
но невидимый художник
ночи напролёт
водит кистью, создавая
инеем узор
словно душу мне латая
мгле наперекор

Снова память накрывает волной.
Мама, образ твой повсюду со мной.
Вот прошло, считай, почти восемь лет,
Как тебя, моя родимая, нет.
Но спадает будто с глаз пелена -
Вижу, ты жива: сидишь у окна;
На столе стакан и спицы с клубком -
Вяжешь кружево, пьёшь чай с молоком;
И доносишь мне простые слова,
Что бедовая моя голова
Нас опять не доведёт до добра,
Что за ум давно мне браться пора.
Да, родная, помню, слышу тебя.
В мыслях руки твои глажу, любя.
Прядки белые твои причешу
И простить меня за всё попрошу.
Скоро праздник, День Победы - он твой.
Это ты у нас боец и герой.
И опять, как в прошлом - в этом году
Я по площади с портретом пройду.
За тебя я - и с молитвою в храм,
За тебя - и фронтовые сто грамм.

Можно терпеть, можно корчиться от тоски -
там, за окном зима и даже крещенский холод,
там, за окном невидимки играют в снежки
и засыпают снегом грязный и грозный город.
Им невдомёк, что от грязи его не отмыть,
не испугать, засунув за шиворот - в форточку - снега...
Город не знает того, что увидели мы:
как рассыпается дом на мокрые кубики лего.
Город не знает, что страшен не грозный вид
и не натёки грязи на старых бессильных стенах.
Страшно, когда в этом городе нет любви,
а без любви пора уходить навсегда со сцены.

Когда живёшь у призрачной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь чаек и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Беги, беги, туда, где пыль и сушь,
Где жар земли, огонь горячих душ,
Земля, как кровь, и небо голубое,
Где вечный плюс. И триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду.
Но этот ад и был твоей судьбою.

Второе я

Нахмурен лоб, и губы плотно сжаты;
внутри идёт борьба с самим собой.
И ты в ней прав, и так же виноват - ты,
но, как всегда, неравный этот бой.

Не важно, кто повержен на колени,
а кто ликует в лавровом венце;
будь благодарен самой страшной Тени
за Свет, что ты нашёл в её лице.

Невидимое

Между нами бывают и вёрсты, и сотни дней,
города и дороги, тоскливо-пустые ночи.
А порой – ерунда, отдаляющая сильней,
чем леса и моря. Я сейчас не об этом. Хочешь
помолчим. Посмотри – белозвёздные небеса.
Зимний вечер морозен и бел за окном февральским.
Даже стрелки затихли и замерли на часах
и снежинок серебряных юркие птичьи стайки.
Плавной лодочкой движется месяц. Потерян счёт
быстротечным минутам. Сверкает узор на стёклах.
Между нами сейчас тишина. А ещё?.. Ещё
есть невидимый свет: невесомый и очень тёплый

Можно терпеть, можно корчиться от тоски -
там, за окном зима и даже крещенский холод,
там, за окном невидимки играют в снежки
и засыпают снегом грязный и грозный город.
Им невдомёк, что от грязи его не отмыть,
не испугать, засунув за шиворот - в форточку - снега...
Город не знает того, что увидели мы:
как рассыпается дом на мокрые кубики лего.
Город не знает, что страшен не грозный вид
и не натёки грязи на старых бессильных стенах.
Страшно, когда в этом городе нет любви,
а без любви пора уходить навсегда со сцены.

Когда живёшь у призрачной воды,
Тебе не нужен гид и поводырь,
Ты каждый день как первооткрыватель.
Куда бы ни вели тебя пути,
В одну и ту же воду не войти,
Она бежит и дальше время катит.

Ты сам себе Сенкевич и Кусто.
И кажется, до неба метров сто,
Но небо триста дней покрыто дымкой.
А ты считаешь чаек и дожди,
И ждёшь, когда случайно ляжет штиль,
И глаз откроет солнце-невидимка.

Беги, беги, туда, где пыль и сушь,
Где жар земли, огонь горячих душ,
Земля, как кровь, и небо голубое,
Где вечный плюс. И триста дней в году
Ты будешь вспоминать, как жил в аду.
Но этот ад и был твоей судьбою.