безмятежна, бестревожна,
в саване из белой кожи,
и никто вокруг не может
долго на неё смотреть –
ходит женщина под маской,
и на лбу её повязка,
на которой чёрной краской
имя выведено – "?????".

Разметавшись по листьям, осень опять не спит:
сдирает когтистыми лапами летний плюш,
поджигает листву, срывает ветра с цепи,
выводит дождями граффити на скуке луж.
И когда все мосты без жалости сожжены,
приходят сторукие демоны в каждый сон:
пустоглазая ночь, слепое лицо луны,
летучий голландец в созвездии гончих псов.
Стон в пучине небесной с рычаньем и воем слит,
земля захлебнулась холодным потоком мантр,
притворяясь продрогшим клёном, роняя лист,
стучится в окошко непрошенный гость - кошмар.
Осенняя ночь безжалостна и длинна,
но кажется - если прогнать звёздноухих псов,
то однажды, устав от нелепости страхов сна,
улыбчивый бог дорисует луне лицо.

Все философствуют. Ангелов реют стаи,
боголюбивых стихов разлились реки,
все о великом ничтоже сумняшеся рассуждают,
не о любви и деньгах — собрались в кои веки.
Кто сочиняет легенды, кто умные притчи,
кто-то гражданственной лирой бряцает гордо,
а у меня — ничего, у меня - только я лично,
с сердцем моим, с надоевшей вам всем мордой.
Выберу жанр по плечу, расскажу сказку,
как измениться, чтоб не узнал встречный:
надо надеть и уже не снимать маску,
и подождать, чтоб она приросла навечно.

Я разделяю с тобою и хлеб и ложе,
Только куда же вынесла нас кривая?
Что-то скрываешь снова. Скрываю -- тоже.
Смотрит в окно луна, не отрываясь.

Абрис её опять сменил обличье.
Где она прячет столько холодных масок?
Взгляд у неё сегодня округло-сычий.
Сколько у нас ещё таких в запасе?

Это игра затянулась, пожалуй, слишком,
Мне надоело играть, да и ты не трагик.
Только привычка жить без большого риска,
Напрочь лишила нас волшебства и магий.

Тянется лунный свет, продолжаем вечер.
Глупо мечтать о солнце в подвале дней и,
Знаешь, тоска не может продлиться вечно.
Слёзы смывают маску. А что под нею?

Все философствуют. Ангелов реют стаи,
боголюбивых стихов разлились реки,
все о великом ничтоже сумняшеся рассуждают,
не о любви и деньгах — собрались в кои веки.
Кто сочиняет легенды, кто умные притчи,
кто-то гражданственной лирой бряцает гордо,
а у меня — ничего, у меня - только я лично,
с сердцем моим, с надоевшей вам всем мордой.
Выберу жанр по плечу, расскажу сказку,
как измениться, чтоб не узнал встречный:
надо надеть и уже не снимать маску,
и подождать, чтоб она приросла навечно.

"Когда вы отгадаете, о чем идет речь" (с)

Когда вы догадаетесь, о чем идет речь,
то вас уже не уберечь
от мысли, что это могло бы случиться с вами,
живо представите: вот вы лежите в яме,
вот над вами, как птицы, летят облака,
а вы думаете: было же где-то сердце -
где оно? где рука?
которая показывала - туда нам, товарищи!
а сейчас там пожарище.
а сейчас там пустыня и от праха она черна,
и бесстрастно на это взирает луна.
и в глазах ее кукольных пустошь и мрак, и холод,
и без разницы ей, что мир пополам расколот.
что у памятника откатилась в овраг голова,
сквозь пустые глазницы растет трава.

Разметавшись по листьям, осень опять не спит:
сдирает когтистыми лапами летний плюш,
поджигает листву, срывает ветра с цепи,
выводит дождями граффити на скуке луж.
И когда все мосты без жалости сожжены,
приходят сторукие демоны в каждый сон:
пустоглазая ночь, слепое лицо луны,
летучий голландец в созвездии гончих псов.
Стон в пучине небесной с рычаньем и воем слит,
земля захлебнулась холодным потоком мантр,
притворяясь продрогшим клёном, роняя лист,
стучится в окошко непрошенный гость - кошмар.
Осенняя ночь безжалостна и длинна,
но кажется - если прогнать звёздноухих псов,
то однажды, устав от нелепости страхов сна,
улыбчивый бог дорисует луне лицо.

"Когда вы отгадаете, о чем идет речь" (с)

Когда вы догадаетесь, о чем идет речь,
то вас уже не уберечь
от мысли, что это могло бы случиться с вами,
живо представите: вот вы лежите в яме,
вот над вами, как птицы, летят облака,
а вы думаете: было же где-то сердце -
где оно? где рука?
которая показывала - туда нам, товарищи!
а сейчас там пожарище.
а сейчас там пустыня и от праха она черна,
и бесстрастно на это взирает луна.
и в глазах ее кукольных пустошь и мрак, и холод,
и без разницы ей, что мир пополам расколот.
что у памятника откатилась в овраг голова,
сквозь пустые глазницы растет трава.

Я разделяю с тобою и хлеб и ложе,
Только куда же вынесла нас кривая?
Что-то скрываешь снова. Скрываю -- тоже.
Смотрит в окно луна, не отрываясь.

Абрис её опять сменил обличье.
Где она прячет столько холодных масок?
Взгляд у неё сегодня округло-сычий.
Сколько у нас ещё таких в запасе?

Это игра затянулась, пожалуй, слишком,
Мне надоело играть, да и ты не трагик.
Только привычка жить без большого риска,
Напрочь лишила нас волшебства и магий.

Тянется лунный свет, продолжаем вечер.
Глупо мечтать о солнце в подвале дней и,
Знаешь, тоска не может продлиться вечно.
Слёзы смывают маску. А что под нею?

"Когда вы отгадаете, о чем идет речь" (с)

Когда вы догадаетесь, о чем идет речь,
то вас уже не уберечь
от мысли, что это могло бы случиться с вами,
живо представите: вот вы лежите в яме,
вот над вами, как птицы, летят облака,
а вы думаете: было же где-то сердце -
где оно? где рука?
которая показывала - туда нам, товарищи!
а сейчас там пожарище.
а сейчас там пустыня и от праха она черна,
и бесстрастно на это взирает луна.
и в глазах ее кукольных пустошь и мрак, и холод,
и без разницы ей, что мир пополам расколот.
что у памятника откатилась в овраг голова,
сквозь пустые глазницы растет трава.

Разметавшись по листьям, осень опять не спит:
сдирает когтистыми лапами летний плюш,
поджигает листву, срывает ветра с цепи,
выводит дождями граффити на скуке луж.
И когда все мосты без жалости сожжены,
приходят сторукие демоны в каждый сон:
пустоглазая ночь, слепое лицо луны,
летучий голландец в созвездии гончих псов.
Стон в пучине небесной с рычаньем и воем слит,
земля захлебнулась холодным потоком мантр,
притворяясь продрогшим клёном, роняя лист,
стучится в окошко непрошенный гость - кошмар.
Осенняя ночь безжалостна и длинна,
но кажется - если прогнать звёздноухих псов,
то однажды, устав от нелепости страхов сна,
улыбчивый бог дорисует луне лицо.

Можно грустить, можно даже смеяться:
Взгляда не сыщешь под маской паяца,
Только под слепком с пустыми глазами
Несколько точек, считай их слезами.

Значит, веками античная маска
К чувствам людским относилась с опаской,
И для эмоций захлопнута дверца,
Чтоб не могли достучаться до сердца.

Вот и расстались мы быстро и странно,
Прошлые чувства смешны и обманны.
Память о нашем романе зарою:
Ты был паяцем под маской героя.

Искра восторга давно потухла,
Творчество кажется ерундой.
Движешься, как заводная кукла,
Строго по заданным "от" и "до".
Вроде бы в жизни во всём порядок,
Будни расписаны по часам,
Мир не подсовывает загадок,
Чуждый и бредням, и чудесам...
Только порой, просыпаясь утром,
В странно манящих обрывках сна
Видишь глазами ещё-не-куклы
Светлые прежние времена.
Впрочем, далёкий от философий,
Пойманный буднями на лету,
Топишь сомнения в чашке кофе -
И погружаешься в суету.
Гаснет намёк на мечту и тает,
Так вдохновением и не став.
В куколках бабочки вырастают -
В куклах гнездится лишь пустота.

Я разделяю с тобою и хлеб и ложе,
Только куда же вынесла нас кривая?
Что-то скрываешь снова. Скрываю -- тоже.
Смотрит в окно луна, не отрываясь.

Абрис её опять сменил обличье.
Где она прячет столько холодных масок?
Взгляд у неё сегодня округло-сычий.
Сколько у нас ещё таких в запасе?

Это игра затянулась, пожалуй, слишком,
Мне надоело играть, да и ты не трагик.
Только привычка жить без большого риска,
Напрочь лишила нас волшебства и магий.

Тянется лунный свет, продолжаем вечер.
Глупо мечтать о солнце в подвале дней и,
Знаешь, тоска не может продлиться вечно.
Слёзы смывают маску. А что под нею?

безмятежна, бестревожна,
в саване из белой кожи,
и никто вокруг не может
долго на неё смотреть –
ходит женщина под маской,
и на лбу её повязка,
на которой чёрной краской
имя выведено – "?????".

Разметавшись по листьям, осень опять не спит:
сдирает когтистыми лапами летний плюш,
поджигает листву, срывает ветра с цепи,
выводит дождями граффити на скуке луж.
И когда все мосты без жалости сожжены,
приходят сторукие демоны в каждый сон:
пустоглазая ночь, слепое лицо луны,
летучий голландец в созвездии гончих псов.
Стон в пучине небесной с рычаньем и воем слит,
земля захлебнулась холодным потоком мантр,
притворяясь продрогшим клёном, роняя лист,
стучится в окошко непрошенный гость - кошмар.
Осенняя ночь безжалостна и длинна,
но кажется - если прогнать звёздноухих псов,
то однажды, устав от нелепости страхов сна,
улыбчивый бог дорисует луне лицо.

Искра восторга давно потухла,
Творчество кажется ерундой.
Движешься, как заводная кукла,
Строго по заданным "от" и "до".
Вроде бы в жизни во всём порядок,
Будни расписаны по часам,
Мир не подсовывает загадок,
Чуждый и бредням, и чудесам...
Только порой, просыпаясь утром,
В странно манящих обрывках сна
Видишь глазами ещё-не-куклы
Светлые прежние времена.
Впрочем, далёкий от философий,
Пойманный буднями на лету,
Топишь сомнения в чашке кофе -
И погружаешься в суету.
Гаснет намёк на мечту и тает,
Так вдохновением и не став.
В куколках бабочки вырастают -
В куклах гнездится лишь пустота.

"Когда вы отгадаете, о чем идет речь" (с)

Когда вы догадаетесь, о чем идет речь,
то вас уже не уберечь
от мысли, что это могло бы случиться с вами,
живо представите: вот вы лежите в яме,
вот над вами, как птицы, летят облака,
а вы думаете: было же где-то сердце -
где оно? где рука?
которая показывала - туда нам, товарищи!
а сейчас там пожарище.
а сейчас там пустыня и от праха она черна,
и бесстрастно на это взирает луна.
и в глазах ее кукольных пустошь и мрак, и холод,
и без разницы ей, что мир пополам расколот.
что у памятника откатилась в овраг голова,
сквозь пустые глазницы растет трава.

Разметавшись по листьям, осень опять не спит:
сдирает когтистыми лапами летний плюш,
поджигает листву, срывает ветра с цепи,
выводит дождями граффити на скуке луж.
И когда все мосты без жалости сожжены,
приходят сторукие демоны в каждый сон:
пустоглазая ночь, слепое лицо луны,
летучий голландец в созвездии гончих псов.
Стон в пучине небесной с рычаньем и воем слит,
земля захлебнулась холодным потоком мантр,
притворяясь продрогшим клёном, роняя лист,
стучится в окошко непрошенный гость - кошмар.
Осенняя ночь безжалостна и длинна,
но кажется - если прогнать звёздноухих псов,
то однажды, устав от нелепости страхов сна,
улыбчивый бог дорисует луне лицо.

Искра восторга давно потухла,
Творчество кажется ерундой.
Движешься, как заводная кукла,
Строго по заданным "от" и "до".
Вроде бы в жизни во всём порядок,
Будни расписаны по часам,
Мир не подсовывает загадок,
Чуждый и бредням, и чудесам...
Только порой, просыпаясь утром,
В странно манящих обрывках сна
Видишь глазами ещё-не-куклы
Светлые прежние времена.
Впрочем, далёкий от философий,
Пойманный буднями на лету,
Топишь сомнения в чашке кофе -
И погружаешься в суету.
Гаснет намёк на мечту и тает,
Так вдохновением и не став.
В куколках бабочки вырастают -
В куклах гнездится лишь пустота.

Я разделяю с тобою и хлеб и ложе,
Только куда же вынесла нас кривая?
Что-то скрываешь снова. Скрываю -- тоже.
Смотрит в окно луна, не отрываясь.

Абрис её опять сменил обличье.
Где она прячет столько холодных масок?
Взгляд у неё сегодня округло-сычий.
Сколько у нас ещё таких в запасе?

Это игра затянулась, пожалуй, слишком,
Мне надоело играть, да и ты не трагик.
Только привычка жить без большого риска,
Напрочь лишила нас волшебства и магий.

Тянется лунный свет, продолжаем вечер.
Глупо мечтать о солнце в подвале дней и,
Знаешь, тоска не может продлиться вечно.
Слёзы смывают маску. А что под нею?

Ко мне с утра явился в гости череп,
Он в дверь входную тихо постучал.
Я не крестился, я не суеверен
Хотя бываю верен по ночам

Тому кто есть, кто ночь на день меняет.
Тому, кто в изголовье - как свеча.
Сидит, и добросовестною няней
Обогревает в тридцать три луча.

Ему я верю, он даёт советы.
Порой он неотступен, как репей.
Когда мне плохо, в облако одетый,
Он детским голосом хоралы любит петь.

Но не сейчас. Таинственно и споро.
Шурша костяшками о мерзкий балахон.
Бесплотной тенью. Зверем тихим, чёрным,
Гость проскользнул. Не думать о плохом.

О самом жутком. Страшном. Очевидном.
Не всякий сможет. Будто бы погас
Неяркий свет. И словно бы в гостиной
Двенадцать прорв разверзлись "бамц-бабамц!"

Остановилось что-то в подреберье,
Переместился местом потолок,
Забила крыльями никчёмина за дверью:
Завыла, заскулила "плох он! Плох!"

И быть тому, но в облаке табачном
(Присел, курил - лицо в лицо сидел)
Я разглядел в костяшках бездну фальши
(Нет- нет, нет-нет не быть со мной беде!)

Я не сажал с потомками деревьев.
Любимым - не успел раздать цветы.
И вот забилось громче, крепче – слева.
И пусть я не был никогда святым –

Я разминулся с костью безголосой.
В дверную скважину, в невидимую щель
Он выскольнул нечаянно и просто.
Ушёл и растворился. Стал ничем.

О тот кто есть, как милостыню. Милость
подай свою на перекрёсте чувств.
Пусть будет полночь, пусть часы в гостинной
Ударят в гонг, и я перекрещусь.

Тараканов своих потравив,
Выползаю из мутной прострации.
Мне спокойней теперь в нелюбви
Как сердечнику в реанимации.

Каждый пройденный маленький ад
Искупается новыми ласками.
Продолжается бал-маскарад.
Кружат пары с посмертными масками.

Разметавшись по листьям, осень опять не спит:
сдирает когтистыми лапами летний плюш,
поджигает листву, срывает ветра с цепи,
выводит дождями граффити на скуке луж.
И когда все мосты без жалости сожжены,
приходят сторукие демоны в каждый сон:
пустоглазая ночь, слепое лицо луны,
летучий голландец в созвездии гончих псов.
Стон в пучине небесной с рычаньем и воем слит,
земля захлебнулась холодным потоком мантр,
притворяясь продрогшим клёном, роняя лист,
стучится в окошко непрошенный гость - кошмар.
Осенняя ночь безжалостна и длинна,
но кажется - если прогнать звёздноухих псов,
то однажды, устав от нелепости страхов сна,
улыбчивый бог дорисует луне лицо.

Незавидная судьба у Атланта...
На Медузу я запал, на Горгону.
Безответная любовь виновата,
Что запутался в её феромонах.

О любви заговорил вожделенно,
А ведь раньше был от баб независим.
Как сверкнула пара глаз – два рентгена,
Стал я каменным от ног до залысин.

Не рассчитывал никак на фиаско,
Ни мольбы не помогли, ни Всевышний.
Симпатичное лицо стало маской,
Члены тела моего неподвижны...

Год от года становлюсь популярней:
Посвящают мне стихи демиурги,
Нагишом вросли в дома суперпарни
И в Крыжополе, и в Санкт-Петербурге.

Но на Родине грущу, как ни странно,
Упираясь в небеса исполином.
Эй, Медуза, расколдуй истукана,
И тебя полюбит он, как мужчина!

Все философствуют. Ангелов реют стаи,
боголюбивых стихов разлились реки,
все о великом ничтоже сумняшеся рассуждают,
не о любви и деньгах — собрались в кои веки.
Кто сочиняет легенды, кто умные притчи,
кто-то гражданственной лирой бряцает гордо,
а у меня — ничего, у меня - только я лично,
с сердцем моим, с надоевшей вам всем мордой.
Выберу жанр по плечу, расскажу сказку,
как измениться, чтоб не узнал встречный:
надо надеть и уже не снимать маску,
и подождать, чтоб она приросла навечно.

Искра восторга давно потухла,
Творчество кажется ерундой.
Движешься, как заводная кукла,
Строго по заданным "от" и "до".
Вроде бы в жизни во всём порядок,
Будни расписаны по часам,
Мир не подсовывает загадок,
Чуждый и бредням, и чудесам...
Только порой, просыпаясь утром,
В странно манящих обрывках сна
Видишь глазами ещё-не-куклы
Светлые прежние времена.
Впрочем, далёкий от философий,
Пойманный буднями на лету,
Топишь сомнения в чашке кофе -
И погружаешься в суету.
Гаснет намёк на мечту и тает,
Так вдохновением и не став.
В куколках бабочки вырастают -
В куклах гнездится лишь пустота.

"Когда вы отгадаете, о чем идет речь" (с)

Когда вы догадаетесь, о чем идет речь,
то вас уже не уберечь
от мысли, что это могло бы случиться с вами,
живо представите: вот вы лежите в яме,
вот над вами, как птицы, летят облака,
а вы думаете: было же где-то сердце -
где оно? где рука?
которая показывала - туда нам, товарищи!
а сейчас там пожарище.
а сейчас там пустыня и от праха она черна,
и бесстрастно на это взирает луна.
и в глазах ее кукольных пустошь и мрак, и холод,
и без разницы ей, что мир пополам расколот.
что у памятника откатилась в овраг голова,
сквозь пустые глазницы растет трава.

Искра восторга давно потухла,
Творчество кажется ерундой.
Движешься, как заводная кукла,
Строго по заданным "от" и "до".
Вроде бы в жизни во всём порядок,
Будни расписаны по часам,
Мир не подсовывает загадок,
Чуждый и бредням, и чудесам...
Только порой, просыпаясь утром,
В странно манящих обрывках сна
Видишь глазами ещё-не-куклы
Светлые прежние времена.
Впрочем, далёкий от философий,
Пойманный буднями на лету,
Топишь сомнения в чашке кофе -
И погружаешься в суету.
Гаснет намёк на мечту и тает,
Так вдохновением и не став.
В куколках бабочки вырастают -
В куклах гнездится лишь пустота.

Незавидная судьба у Атланта...
На Медузу я запал, на Горгону.
Безответная любовь виновата,
Что запутался в её феромонах.

О любви заговорил вожделенно,
А ведь раньше был от баб независим.
Как сверкнула пара глаз – два рентгена,
Стал я каменным от ног до залысин.

Не рассчитывал никак на фиаско,
Ни мольбы не помогли, ни Всевышний.
Симпатичное лицо стало маской,
Члены тела моего неподвижны...

Год от года становлюсь популярней:
Посвящают мне стихи демиурги,
Нагишом вросли в дома суперпарни
И в Крыжополе, и в Санкт-Петербурге.

Но на Родине грущу, как ни странно,
Упираясь в небеса исполином.
Эй, Медуза, расколдуй истукана,
И тебя полюбит он, как мужчина!

Все философствуют. Ангелов реют стаи,
боголюбивых стихов разлились реки,
все о великом ничтоже сумняшеся рассуждают,
не о любви и деньгах — собрались в кои веки.
Кто сочиняет легенды, кто умные притчи,
кто-то гражданственной лирой бряцает гордо,
а у меня — ничего, у меня - только я лично,
с сердцем моим, с надоевшей вам всем мордой.
Выберу жанр по плечу, расскажу сказку,
как измениться, чтоб не узнал встречный:
надо надеть и уже не снимать маску,
и подождать, чтоб она приросла навечно.

Я разделяю с тобою и хлеб и ложе,
Только куда же вынесла нас кривая?
Что-то скрываешь снова. Скрываю -- тоже.
Смотрит в окно луна, не отрываясь.

Абрис её опять сменил обличье.
Где она прячет столько холодных масок?
Взгляд у неё сегодня округло-сычий.
Сколько у нас ещё таких в запасе?

Это игра затянулась, пожалуй, слишком,
Мне надоело играть, да и ты не трагик.
Только привычка жить без большого риска,
Напрочь лишила нас волшебства и магий.

Тянется лунный свет, продолжаем вечер.
Глупо мечтать о солнце в подвале дней и,
Знаешь, тоска не может продлиться вечно.
Слёзы смывают маску. А что под нею?

безмятежна, бестревожна,
в саване из белой кожи,
и никто вокруг не может
долго на неё смотреть –
ходит женщина под маской,
и на лбу её повязка,
на которой чёрной краской
имя выведено – "?????".

Разметавшись по листьям, осень опять не спит:
сдирает когтистыми лапами летний плюш,
поджигает листву, срывает ветра с цепи,
выводит дождями граффити на скуке луж.
И когда все мосты без жалости сожжены,
приходят сторукие демоны в каждый сон:
пустоглазая ночь, слепое лицо луны,
летучий голландец в созвездии гончих псов.
Стон в пучине небесной с рычаньем и воем слит,
земля захлебнулась холодным потоком мантр,
притворяясь продрогшим клёном, роняя лист,
стучится в окошко непрошенный гость - кошмар.
Осенняя ночь безжалостна и длинна,
но кажется - если прогнать звёздноухих псов,
то однажды, устав от нелепости страхов сна,
улыбчивый бог дорисует луне лицо.

Искра восторга давно потухла,
Творчество кажется ерундой.
Движешься, как заводная кукла,
Строго по заданным "от" и "до".
Вроде бы в жизни во всём порядок,
Будни расписаны по часам,
Мир не подсовывает загадок,
Чуждый и бредням, и чудесам...
Только порой, просыпаясь утром,
В странно манящих обрывках сна
Видишь глазами ещё-не-куклы
Светлые прежние времена.
Впрочем, далёкий от философий,
Пойманный буднями на лету,
Топишь сомнения в чашке кофе -
И погружаешься в суету.
Гаснет намёк на мечту и тает,
Так вдохновением и не став.
В куколках бабочки вырастают -
В куклах гнездится лишь пустота.

"Когда вы отгадаете, о чем идет речь" (с)

Когда вы догадаетесь, о чем идет речь,
то вас уже не уберечь
от мысли, что это могло бы случиться с вами,
живо представите: вот вы лежите в яме,
вот над вами, как птицы, летят облака,
а вы думаете: было же где-то сердце -
где оно? где рука?
которая показывала - туда нам, товарищи!
а сейчас там пожарище.
а сейчас там пустыня и от праха она черна,
и бесстрастно на это взирает луна.
и в глазах ее кукольных пустошь и мрак, и холод,
и без разницы ей, что мир пополам расколот.
что у памятника откатилась в овраг голова,
сквозь пустые глазницы растет трава.